Казино «Руаяль»
Шрифт:
Второй — маленький, чрезвычайно смуглый, с плоской головой и густо набриолиненными волосами — был похож на корсиканского лавочника. Должно быть, он был инвалидом. Толстая бамбуковая трость с резиновой пяткой висела рядом с ним на загородке.
«Он должен был получить разрешение, чтобы пронести ее с собой», — отметил про себя Бонд, знающий, что в игорных домах на трости и прочие подобные предметы наложен запрет во избежание бурного проявления эмоций. «Корсиканец» производил впечатление довольного собой человека, не считающего нужным скрывать свои
Игра шла без неожиданностей, но с чуть заметным оживлением за столом.
В железке и в баккара третья партия подобна звуковому барьеру. Удача может отвернуться от вас в первых двух, в третьей — это уже катастрофа. Вероятно поэтому банкомет и игроки предпочитали не рисковать, хотя на банке за два часа игры уже побывало в общей сложности десять миллионов.
Бонд не знал, сколько именно Намбер выиграл за предыдущие два дня. Предположительно — около пяти миллионов, так что теперь его капитал не должен превышать двадцати.
На самом же деле сегодня днем Намбер проиграл. И проиграл много. В его распоряжении оставалось всего десять миллионов против двадцати восьми миллионов Бонда, если считать те четыре, которые он выиграл к часу ночи.
Бонд был доволен тем, как шла игра, но не расслаблялся. Намбер ничем не выдавал своего волнения. Он продолжал играть как автомат, молча, лишь изредка тихо отдавая распоряжения крупье о ставке в очередной партии.
За пределами зоны большого стола, где царила тишина, атмосфера была более шумной: шепот за столами железки, рулетки и «тридцать-сорок», гул голосов, прерываемый зуммером крупье, внезапный смех и нервные выкрики доносились со всех сторон огромного зала.
В глубине зала отсчитывал свои проценты с каждого поворота рулетки, с каждой перевернутой карты символический метроном казино, большая хитрая кошка с пульсирующим нулем на месте сердца.
На часах Бонда было десять минут второго, когда ритм игры за большим столом внезапно изменился.
Грек на первом номере переживал тяжелые минуты. Проиграв за первую и вторую партии по полмиллиона, он спасовал на очередном банке в два миллиона. Кармель Делэйн тоже не приняла ставку. Равно как и леди Денвер, номер три.
Дюпоны переглянулись.
— Принято, — сказала миссис Дюпон и тут же проиграла восьми очкам банкомета на первой сдаче.
— Un banco de quatre millions [На банке четыре миллиона (фр.)], — объявил крупье.
— Banco [Принято (фр.)], — сказал Бонд, бросив перед собой пачку банкнотов.
Взгляд на Намбера, быстрый взгляд в карты. У него на руках была пятерка и бесполезная картинка. Положение было опасным.
Намбер предъявил валета и четверку. И взял еще одну карту. Тройка.
— Sept a la banque [Семь на банке (фр.)], — сказал крупье. — Et cinq [И пять (фр.)], — добавил он, перевернув карты Бонда, пододвинул к себе пачку банкнот, отсчитал четыре миллиона и вернул остальное Бонду.
— Un banco de huit millions. [На
— Suivi [Беру (фр.)], — ответил Бонд.
Он вновь проиграл: Намбер сдал себе девять очков. За две партии Бонд лишился двенадцати миллионов. У него еще оставалось шестнадцать, но это было ровно столько, сколько объявил крупье на следующем банке.
Внезапно Бонд почувствовал, что у него вспотели ладони. Его капитал таял, как снег на солнце. Намбер выжидал, барабаня пальцами по столу. Бонд смотрел в его глаза, в которых стоял насмешливый вопрос: «Не желаете ли, чтобы вас обработали по полной программе?»
— Suivi, — тихо и спокойно произнес Бонд.
Он достал оставшиеся банкноты и жетоны из правого кармана, всю пачку — из левого и положил их перед собой. Ничто в его движениях не выдавало, что это его последняя ставка.
Во рту у него пересохло. Подняв глаза, он увидел Веспер и Феликса Лейтера на том самом месте, где недавно стоял «корсиканец». Бонд не заметил, когда они появились. Лейтер выглядел чуть озабоченным, Веспер ободряюще улыбалась.
За спиной Бонда, у загородки, послышалось легкое шуршание. Он обернулся. Усатый «корсиканец» улыбнулся ему, показав полную пасть гнилых зубов.
— Le jeu est fait [Ставки сделаны (фр.)], — сказал крупье, и две карты скользнули к Бонду по зеленому сукну, которое уже казалось ему не мягким, но шершавым, как камень, и неестественно зеленым, как молодая трава на свежей могиле.
Уютный поначалу свет забранных в шелковые абажуры ламп теперь лишь подчеркивал бледность его рук, когда он приподнял свои карты. Он положил их, потом снова заглянул в них.
Хуже быть не могло: черный король и туз, туз пик. Туз был похож на ядовитого паука.
— Карту, — сказал он по-прежнему спокойным голосом.
Намбер раскрыл свои карты. У него были дама и черная пятерка. Он посмотрел на Бонда и вытянул из сабо толстым указательным пальцем еще одну карту. За столом стояла полная тишина. Намбер перевернул карту и бросил ее на сукно. Крупье, аккуратно подцепив ее, пододвинул к Бонду. Карта была хорошая, пятерка червей, но Бонду это красное сердечко напомнило отпечаток окровавленного пальца. У него было шесть очков, у Намбера — пять, но банкомет, имеющий на руках пятерку и сдавший пятерку партнеру, мог и обязан был взять еще одну карту, чтобы попытаться улучшить свое положение с помощью туза, тройки или четверки. Все прочие карты по правилам означали проигрыш.
Шансы были в пользу Бонда, и теперь Намбер смотрел ему в глаза. Чуть приподняв карту, он бросил ее на всеобщее обозрение.
Четверка, лучшее, что могло быть, и девять в сумме. Он выиграл.
Бонд проиграл все.
12. Лицо смерти
Бонд сидел неподвижно, не в силах встать и уйти. От открыл портсигар и взял сигарету. Щелкнул крышкой своего «ронсона», закрыл и медленно поставил зажигалку на стол. Глубоко затянувшись, выпустил дым узенькой струйкой.