Казнь на Вестминстерском мосту
Шрифт:
— Нет, если только это не крупная и не очень сильная женщина.
— Кто он? Кто-то из тех, кто связан с секретными материалами?
— Сэр Локвуд Гамильтон, личный парламентский секретарь министра внутренних дел.
Драммонд медленно выдохнул. Он немного поел, прежде чем продолжить разговор.
— Сожалею. Он был славным парнем. Я полагаю, нам пока что неизвестно, политическое это дело или частное или же случайное ограбление, закончившееся убийством?
Питт дожевал кусок почки и бекона.
— Пока нет, но ограбление выглядит маловероятным, — сказал он. — Все осталось на месте: дорогие часы
— Не привязывал бы, — согласился Драммонд. — Как его убили?
— Перерезали горло. Разрез четкий, сделан, вероятно, бритвой, однако у нас еще нет заключения хирурга.
— Как долго он был мертв до того, как его нашли? Недолго, я полагаю.
— Несколько минут, — подтвердил Питт. — Тело было теплым. Да и не мог он висеть там долго, на него рано или поздно обратили бы внимание.
— Кто его нашел?
— Проститутка по имени Хетти Милнер.
Драммонд улыбнулся, в его глазах на мгновение появился лукавый блеск и тут же угас.
— Как я понимаю, она пыталась подцепить его и обнаружила, что потенциальный клиент — труп.
Питт прикусил губу, чтобы спрятать тень улыбки.
— Да, и в этом заключается положительный момент. Если бы она не была так изумлена, она бы не закричала, а просто пошла бы дальше, и мы узнали бы о его смерти скорее поздно, чем рано.
Драммонд наклонился вперед, его лицо утратило все признаки веселья и стало серьезным, между бровей залегла глубокая складка.
— Что нам известно?
Томас вкратце доложил ему о своих действиях на мосту, о визите на Роял-стрит и наконец о сведениях, полученных по возвращении в участок.
Драммонд откинулся на спинку стула и вытер губы салфеткой.
— Вот беда, — мрачно произнес он. — Мотив может быть практически любым: бизнес, профессиональное соперничество, политическая вражда, анархистский заговор. Это может также быть делом рук случайного сумасшедшего, и в таком случае мы никогда не найдем его! А что вы думаете о личных мотивах: деньги, ревность, месть?
— Вполне возможно, — ответил Питт, вспоминая напряженное лицо вдовы и ее доблестные попытки сохранить присутствие духа, холодную вежливость, отличавшую ее общение с пасынком и, что не исключено, прикрывавшую старые раны. — Хотя для таких мотивов слишком чудовищный способ.
— Верно, попахивает безумством, — согласился Драммонд. — Но, может быть, это ничего не значит. Дай бог, нам удастся быстро все уладить, и при этом не придется лезть в семейную трагедию.
— Очень надеюсь на это, — сказал Питт. Он доел свой завтрак и, отогревшись в теплой комнате, с особой остротой ощутил навалившуюся на него усталость.
Вошел Кобб с газетами и молча подал их Драммонду. Тот открыл первую, зачитал заголовок: «Депутат парламента убит на Вестминстерском мосту», потом открыл другую и тоже прочитал: «Шокирующее убийство: труп на фонарном столбе». Посмотрел на Питта.
— Дружище, идите домой и поспите, — приказал он. — Вернетесь после полудня, а мы тем временем поищем свидетелей. Вы же займетесь деловыми партнерами и коллегами по политической деятельности. —
Глава 2
Шарлотта Питт еще не слышала об убийстве на Вестминстерском мосту, и в настоящий момент ее голова была занята собранием, на котором она присутствовала. Она впервые оказалась на подобном мероприятии. Собравшихся здесь людей не объединяло практически ничего, кроме интереса к проблеме представительства женщин в парламенте. Большинство не решалось идти дальше дикой и прежде немыслимой идеи об участии женщин в выборах, но крохотная группка самых отважных продвинулась далеко вперед и заговорила о том, чтобы женщины стали членами этого внушающего благоговейный страх руководящего органа. Одна женщина даже предложила себя в кандидаты для участия в выборах. Естественно, она провалилась, не получив даже намека на результат, и вышла шутка в дурном вкусе.
Шарлотта сидела в заднем ряду переполненного зала и наблюдала за первым оратором, тучной молодой женщиной с энергичным и грубоватым лицом и красными руками. Едва она встала со своего места и поднялась на сцену, в зале мгновенно установилась тишина.
— Сестры! — Обращение прозвучало довольно странно в этом разношерстном обществе. Сидевшая впереди Шарлотты хорошо одетая дама в зеленых шелках втянула голову в плечи, как бы стремясь отгородиться от общения с теми, с кем ее свела судьба, и показать, что все сказанное отношения к ней не имеет. — Мы собрались здесь по одному и тому же поводу! — продолжала молодая женщина на сцене глубоким грудным голосом. В ее речи звучал сильный северный акцент. — У нас у всех есть что сказать о том, как строится наша жизнь, какие законы принимаются и кто их придумывает! У всех мужчин, кем бы они ни были, есть возможность выбрать своего депутата парламента, и если депутат хочет избираться, он должен отвечать чаяниям своих избирателей. Половине избирателей, сестры, всего лишь половине, той самой, которая — мужчины!
Она говорила еще примерно десять минут, и Шарлотта слушала ее вполуха. Она уже и раньше слышала все эти аргументы, и для нее они уже стали неопровержимыми. Сюда же она пришла ради того, чтобы увидеть, многие ли придерживаются тех же взглядов и каково количество женщин, посещающих эти собрания не из любопытства, а из убежденности. Тайком оглядывая их, Шарлотта видела и практичную одежду в коричневых и приглушенных тонах, и фасоны пальто и юбок, не отличавшиеся изяществом, скроенные так, чтобы пережить многие смены веяний моды. У некоторых на плечи были наброшены шали, но для тепла, а не для украшения. Все это были жены клерков и лавочников, обычные женщины, которые прилагали все силы к тому, чтобы свести концы с концами.
Однако среди собравшихся присутствовали и те, кто был одет с претензией на элегантность, и они выделялись в толпе. Среди них были и утонченные молодые девушки в дорогих платьях, и почтенные матроны с пышной грудью, в бусах, мехах и шляпах с перьями.
Однако Шарлотту больше всего интересовали их лица, выражения, мелькавшие на них, когда ораторы говорили об идеях, которые все общество считало революционными, противоестественными и либо нелепыми, либо опасными, в зависимости от того, какие реальные перемены они могли принести.