Казнь за разглашение
Шрифт:
Далее Берестов решил вплести немного собственного интеллекта в свою откровенно желтую заметку. «Что это, как не частично высвобожденная энергия других миров? — уверенно сделал он вывод. — Допустим, что монстр — это символ неведомой энергии. Так вот, по древнему преданию, если этого монстра высвободить частично, то он готов послушно служить простому смертному. Не отсюда ли истоки восточной сказки о всемогущем джинне, живущем в бутылке?»
И Леонида понесло. Не раздумывая, он заключил, что тот, кто вновь станет обладать этим знаком, будет мировым лидером. Этот знак был у англоязычных народов до 1998
Закончив, Берестов жадно вдохнул воздух, как пловец, вынырнувший из глубины, и устало опустил руки. Сенсация есть. Правда, с несколько желтоватым оттенком, но такова газета. Для «Комсомолки» он написал бы ещё менее связным языком, а для журнала «Власть» — вообще строго научным.
Берестов настолько обмяк, что не нашел сил доплестись до Топорова. Он просто набрал его номер и попросил зайти.
— В чем дело?! — возмущенно воскликнул Топоров, энергично влетая в отдел.
Берестов, закатив глаза и высунув язык, кивнул на компьютер. Топоров сразу почувствовал, что пахнет «бомбой». Он подошел к столу и впился глазами в экран. По мере чтения его глаза то разгорались, то тухли, то становились совсем стеклянными. Наконец они перестали двигаться и зам выдохнул:
— Не поверят!
— Нам главное, чтобы газету раскупали, — пробормотал Берестов.
Топоров закусил ус и, немного подумав, скомандовал:
— Верстать! — Затем опомнился: — Где иллюстрации?
— Да вот же, у тебя перед носом! Ну как, Топор, долг перед родиной я исполнил?
Вглядевшись в репродукцию и в рисунок Климентьевой, Топоров опять засомневался:
— Нет, все-таки не поверят. Нужно дать фотографию этой тетки.
— Нет проблем! — ответил Берестов.
14
Теперь, когда «долг перед родиной» был исполнен, можно было подумать и о вечном. То есть о Лилечке. Берестов посмотрел на часы. Половина седьмого. Ни черта себе, как летит время!
Он нашел её на лестнице сидящей на перевернутом сейфе и смолившей «Кэмел». Вид у неё был грустный.
— Ты не забыла, что у нас мероприятие? — улыбнулся Берестов, отмечая, что его ещё слегка покачивает от только что завершенного труда, как моряка, сошедшего на сушу.
— Я-то нет. А вот коллектив весь в работе, — произнесла она, одарив коллегу теплым взглядом.
— Работа не помеха! Главное, начать. А коллектив подтянется.
— Вы уверены?
— Еще бы! Халява для журналюг столь же притягательна, как свет для мотыльков.
Лилечка швырнула сигарету на подоконник и улыбнулась.
— Где будем пить?
— Начнем с корректорской.
В корректорской Инга с Юлей сосредоточенно вчитывались в свежеотпечатанные полосы, деловито шевеля губами и поминутно заглядывая в словарь Ожегова.
— «Под ними чай другой мужчина пьет», — задумчиво пробормотала Юля, подняв голову на неожиданных гостей. — Это эпиграф из песни Визбора. Скажите, «чай» нужно выделять запятыми?
— Смотря какой чай! — ответил с умным лицом Берестов. — Если Рязанской чаеразвесочной фабрики, то его можно
Девчонки переглянулись и пожали плечами. Когда же увидели внезапно вынырнувшую из пакета бутылку шампанского, понимающе заулыбались.
— По какому поводу пьем?
— А без всякого повода! За мир, за родину, за урожай!
Лилечка развернула шоколадку, корректорши достали из стола стаканы и печенье. Берестов откупорил коньяк и принялся откручивать пробку от шампанского.
— Коллектив звать? — спросила Лилечка.
— Сами придут, — ответил Берестов.
И точно, не успел он хлопнуть пробкой и разлить по стаканам шампанское, как в к орректорскую начали заглядывать коллеги с одним и тем же вопросом: «Что происходит?»
Берестов каждому терпеливо отвечал, что вчера всех предупреждал о предстоящей гулянке и намекал открытым текстом, чтобы каждый был не только готов морально, но и имел при себе что-нибудь существенное, лучше армянского разлива.
— Ах да! — били себя по лбу коллеги и, вздохнув, отправлялись за стаканами.
Лилечка изящно восседала на стуле нога на ногу, а Берестов напротив неё на столе, вальяжно облокотившись на книжную полку. Она потягивала шампанское, а он коньяк. Можно было наслаждаться и вкусом коньяка, и видом Лилечки, и той специфической легкостью, которая наступает после сваленного с плеч материала. Расслабуха!
Коллеги прибывали. Все входили, и никто не выходил. Берестов взял на себя обязанность Диониса: наливал вновь прибывшим коньяк и шампанское. Некоторым даже и то и другое в один стакан. Коллеги не замечали, озабоченные незаконченными заметками, а Лилечка едва сдерживала смех. Ее глазки блестели, губки горели, щечки все более розовели. К тому же запах, исходивший от нее, все более заполнял эту тесную корректорскую.
Гул по мере опустошения бутылок возрастал, привлекая внимание уже не только братьев репортеров, но и бухгалтеров с компьютерщиками.
— Тише! — прикладывала палец к губам Юля. — Топоров услышит. А нам ещё столько вычитывать. Боже мой! Куда вы пишете?
Коллеги на минуту переходили на полушепот, затем опять начинали галдеть. Было уютно и приятно находиться среди журналистской братии, слушать галиматью про их материалы и встречаться глазами с Лилечкой. «Сегодня она просто необыкновенна, — отмечал про себя Берестов. — Пантера чистой воды! Интересно, согласится она пойти в ресторан?»
Наконец в корректорскую заглянул Топоров. Все стаканы с бутылками молниеносно исчезли куда-то под столы.
— Что здесь происходит? — задал он тот же бессмысленный вопрос, что и все, не блеснув остротой мысли.
— Обсуждаем, что давать на первую полосу! — произнес Берестов, оглушенный внезапно наступившей тишиной.
— И при этом пьем вино?
— Почему вино? Коньяк! — улыбнулся журналист, поднимая свой стакан на высоту бокала пьющего за дам гусара. — Тебе налить?
Топоров отпрянул от двери. Отрицательно мотнул головой и исчез. Журналюги тут же вспомнили о своих недописанных материалах и стали расходиться по местам. Через пять минут в корректорской остались те, кто начинал: Берестов с Лилечкой и Юля с Ингой. Последние снова уткнулись в отпечатанные полосы, а Берестов с Лилечкой встретились глазами.