Казна Кальвадоса
Шрифт:
Степанов ещё проехал по склону, и перед ним из тумана проявились две фигуры, мужская и женская. Мужчина стоял согнувшись. Перед ним в неловкой позе сидела на снегу женщина. Мужчина говорил мягким убеждающим голосом. Женщина отвечала ему криком. Оба лыжника выглядели лет на тридцать. Они производили впечатление людей, хорошо друг друга знающих, если не супругов.
– Нет! Нет! Нет!!! – кричала женщина по-немецки. – Я не поеду дальше. Ехать невозможно!
– Послушай, дорогая, осталось совсем ничего. Ты упала, но сейчас я помогу тебе подняться. И мы поедим дальше,-
– Ты хочешь, чтобы я умерла! Ты специально затащил меня на эту гору!!- женщина швырнула в мужчину перчаткой. Она снова зарыдала в голос, размазывая по лицу слёзы, которые на ветру тут же превращались в лёд.
Степанов, насколько сумел ловко, подъехал поближе и вежливо спросил, не может ли он быть чем-либо полезен. Мужчина сердито посмотрел на него и ничего не ответил. Женщина попыталась встать, но тут же покачнулась и, упав боком на снег, затряслась в истерике. Степанов не уезжал, беспомощно поглядывая наверх в ожидании чересчур замешкавшегося Кальвадоса. Перед упавшей лыжницей выше по склону стояли предупреждением для других воткнутые в снег палки. Одна лыжа лежала ярдах в четырёх в стороне. Степанов «елочкой» неуклюже пошёл за ней, чтобы принести лыжнице. Он знал, в подобных ситуациях надо помогать. Ему уже подавали палки и лыжи, когда он их терял.
– Я ненавижу горы! Ненавижу!! – плакала неизвестная лыжница.- Я никогда не буду кататься! Под страхом смерти не буду!!!
– Тебе что, больно?- неожиданно холодным голосом спросил лыжник. Ему надоела истерика.
Мимо пролетели лыжники. Они не остановились, торопясь вниз.
– Мне не больно. Мне страшно, чудовище!..- женщина попыталась подняться.
Мужчина протянул ей руку, и она встала.
– Я пойду назад.
– Иди, - равнодушно сказал мужчина.
Женщина тоскливо посмотрела наверх. В пяти шагах начинался туман. Вершину горы скрывала неизвестность. И в хорошую погоду подняться отсюда на площадку «ёлочкой» или, сняв лыжи, в ботинках, стоило изрядного труда.
– Ты затащил меня в горы, ты! Послушался бы меня, поехали отдыхать на море. Валялись бы сейчас на лежаке, грели кости.
– Дорогая, но тебе нравились горы?
– Никогда они мне не нравились! Я врала, чтоб угодить тебе.
– Может быть, ты врала, что и любишь меня?
– Считай, как знаешь!- женщина сняла вторую лыжу и попыталась идти вниз. Она сделала тройку шагов, проваливаясь в снег, и остановилась. Идти не было никакой возможности.
– Знаешь, мне всё надоело…
– А мне тем более!
– Ты мне своими капризами отравила отпуск… Лучше б я обратился в эскорт-агентство.
– Вот и обратись в эскорт-агенство. Там тебе выдадут шлюху. Но ни одна шлюха не полезет с тобой в твои любимые горы! Будь прокляты горы!!
– Я не знал, что мы такие разные, - пробормотал мужчина.- Тогда нам и не следует жить вместе.
– Спустимся – оформим развод!
Мужчина поискал вокруг себя, чем бы бросить в женщину. Она – тоже. Мужчина ничего не нашёл и, сердито нахлобучив лыжную шапочку, надев очки, ловко поехал вниз. Степанов в непрекращающуюся бурю остался
Наконец появился Кальвадос. Он виртуозно скользил, спускаясь маленькими поворотами, для чего энергично вращал бёдрами. Седые волосы на шее и за ушами, немногочисленные остатки шевелюры, выбились из-под заснеженной шапки, делая его похожим на переростка - гнома. По изящной дуге Кальвадос приблизился к Степанову и лежавшей на боку даме, резко затормозил, выпустив лыжами струи снега. Степанов с подозрением смотрел на Кальвадоса. Тот отсутствовал так долго, что Степанов успел подумать, не подстроено ли происшествие специально.
Кальвадос объяснил задержку тем, что искал Степанова. Его забывчивость, которой он именовал рассеянность, снова устроила подвох. Кальвадос не заметил, или, заметив, тут же забыл, что Степанов съехал. Он искал Степанова на площадке, предполагая, не застрял ли тот на остановленном подъёмнике, не упал ли в озеро. Степанову забывчивость Кальвадоса, о которой его предупреждали, показалась настолько фантастической, что не шла в голову. Как же Кальвадос руководит крупным капиталом, недоумевал трезвомыслящий, но небогатый московский сыщик.
Степанов и Кальвадос помогли женщине приподняться. Подали ей палки, вторую лыжу. Палки женщина взяла, а вот вторую лыжу никак не хотела надевать. Прижав палки и лыжи к груди, женщина неловко спускалась вниз. Кальвадос и Степанов составляли вынужденный эскорт. Погружённая в собственное расстройство женщина не замечала их неудобств. Кальвадос, привыкший ездить быстро, испытывал трудности в движении медленно. Степанов же, катавшийся исключительно от края к краю, там останавливающийся и неуклюже поворачивающий, сгорал на пламене стыда, что у него появились зрители.
Спуск проходил в молчании. Женщина разговаривать не желала, принимая услуги миллиардера и сыщика молча. Ярдов через сто она всё же соизволила надеть вторую лыжу. Спуск пошёл быстрее. Женщина проявляла сноровку посредственного лыжника. Недостатки техники она компенсировала смелостью и отчаянием.
Внизу у ресторана женщина протянула Кальвадосу и Степанову крошечную ручку. « Гипайша», - назвала она себя. Миллиардер и сыщик поклонились. Оставив женщину, они спустились на нижний уровень, сели в кабину канатной дороги, которая ещё работала. Туман всё опускался. Останавливали последние подъёмники. Служащие перекрывали входы на трассы. К канатной дороге торопились замешкавшиеся лыжники. Гипайша осталась наверху. Возможно, она искала мужа.
Кабина канатной дороги протряслась в сплошном тумане. Ноги и руки Степанова ныли. Он представлял, что будет к вечеру.
У касс Кальвадос спокойно заметил:
– Если понравилось, забегите, возьмите ски-пасс на шесть дней, я подожду.
– Спасибо, в другой раз, - стараясь говорить бодро, отвечал Степанов.
Приветливый шофёр, тот же что и утром, открыл Кальвадосу и Степанову дверь лимузина, лыжи закрепили в держалки на крыше. Машина собралась трогаться, когда в стекло энергично застучали. Кальвадос опустил стекло. У машины стояла Гипайша.