Казначей общака
Шрифт:
– Ладно, – согласился Святой, – давайте ваши новостройки.
Коридорный вытащил из кармана сотовый телефон и доложил:
– Специалиста по спецэффектам немедленно в триста семнадцатый… Да… Комната с начинкой… Есть над чем подумать… Постояльца?.. В девятьсот двадцать первый. Не возражает. Пока.
Центральная аллея кладбища была перекрыта. По обе стороны, с черными повязками на руках, стояли несколько крепких парней. И терпеливо, не повышая голоса, растолковывали немногим посетителям, что им лучше немного переждать. Парни были предельно корректны.
А мероприятие, похоже, и впрямь было нешуточным. У могилы Шувалы собралась внушительная толпа. Приглядевшись, можно было не без удивления отметить, что в основном здесь собрались люди молодые и абсолютно одни мужчины.
Немного поодаль, словно незваные гости на чужом пиру, стояли милиционеры. А пространство, разделяющее молодых людей и стражей порядка, временами разрывал треск раций и невнятные голоса. Похоже, что оперативный состав был удивлен тем, что столь массовое мероприятие проходит так организованно.
Святой подошел только к самому концу, когда успели выговориться почти все желающие. Многих он знал, а многих и не знал. За то время, пока он пропадал в монастыре, выросло новое поколение воров. Среди них встречались совсем юные, лет двадцати, не больше. Раньше вор всегда был личностью, а это подразумевало большой жизненный опыт, накопленный в тюремных стенах, среди законных попадались и такие, что свои колоритные монологи уснащали цитатами из классических философских трудов.
Двадцать лет для законного маловато. Что он мог увидеть в жизни, едва оторвавшись от мамкиной титьки? Да он еще за бабу как следует не подержался! Но во взгляде каждого из таких ощущалась уверенность, что весь мир вращается вокруг его персоны.
Лица законных, что были постарше, выглядели значительно угрюмее. Тертые, не однажды битые, они уже давно осознали, что мир придуман не для них. И нужно приложить немалое усилие, чтобы получить свой кусок счастья.
Могила почившего положенца не отличалась помпезностью: обыкновенный темно-серый гранит, не более полутора метров в высоту, где на полированной поверхности искусно был выгравирован портрет улыбающегося парня. Глядя на портрет, можно было с уверенностью сказать, что в жизни Шувала был своим в доску.
Рафа стоял рядом с памятником и заботливо поправлял на венке скрутившуюся ленточку. Здесь же, только чуть сбоку, – Шаман; увидев Святого, он улыбнулся и слегка качнул головой. В отдалении маячили Глухой с Волыной, которые не любили выпячиваться и всегда держались очень скромно.
Барин стоял за спиной Рафы. Одет простенько, без претензий на изыск. Старенькие джинсы, чуть пузырившиеся на коленях, и такая же потертая куртка с обшарпанными рукавами. Глядя на его незатейливый прикид, невозможно было поверить, что этот человек с тусклым взглядом является казначеем воровского общака. Многие из непосвященных и вовсе воспринимали Барина как человека здесь случайного, затесавшегося в толпу только затем, чтобы подыскать компанию и раздавить на троих бутылочку.
Несмотря на принятые меры,
У самой изгороди машина – грузовичок с фургоном. Махонькое окошечко развернуто в сторону кладбища. Очень может быть, что там также прячется специалист по съемке. Конечно, с одной стороны, как будто бы далековато, но сейчас такая оптика, что и на расстоянии в несколько десятков метров на лице объекта можно рассмотреть прыщик.
Неожиданно взгляд споткнулся. В последних рядах воров Святой рассмотрел знакомое лицо. Человек, стоявший у каменного креста, очень напоминал Аркашу Печорского. Рядом с ним стоял парень помоложе и что-то торопливо говорил ему.
Печорского Герасим знал по свердловской пересылке, их там судьба свела в одной хазе. По каким-то причинам администрация не спешила отправлять его на этап, и он крепко засел в аквариуме. Даже успел обзавестись личным барахлишком, что так ценно для каждого бродяги. Объединившись с несколькими блатными, он безжалостно обирал мужиков, которые вытаращенными глазами смотрели на эти жесткие порядки. Тех, кто покрепче, обыгрывали в карты, в чем Аркаша Печорский был абсолютный мастер.
Святой, недавно только коронованный и впервые попавший на свердловскую пересылку, в лице Печорского встретил сильного, не знающего пощады врага. Святой не однажды слышал от законников со стажем, что первый год им приходилось отстаивать свой титул кулаками. Случалось, что иные не выдерживали. Не каждому корона бывает впору. И тогда за неудачником крепко, как плевок, закрепляется обидное прозвище – «прошляк».
Герасим спокойно перешагнул порог камеры. Поздоровался и, услышав вялое приветствие, негромко, но со значением произнес:
– Я за вора.
На него посмотрели с интересом, как бы оценивая, а действительно ли он соответствует высокому титулу. Самому последнему урке известно, что коронованный даже вышагивает не так, как остальные заключенные. Но тонкое, даже аристократичное лицо Герасима, видно, впечатления не произвело. По мнению подавляющего большинства, на веках законного непременно должно быть вытатуировано «не буди», а на гладко выбритом черепе обязана красоваться наколка в виде паука, плетущего паутину, да и плечи не помешало бы иметь пошире.
Святой усмехнулся, подумав о том, что многие зэки пытаются рассмотреть у него во рту золотые коронки. Но зубы у Герасима были на редкость крепкими, такими не то что сахар грызть, а колючую проволоку перекусывать можно.
– И что с того, – недружелюбно отозвался тощий, словно жердь, парень лет двадцати восьми. – Как твое погоняло?
Жердяй, как назвал его про себя Святой, по-хозяйски раскинулся на нижних нарах, заложив руки за голову, и с едким прищуром наблюдал за новичком, казалось, нерешительно застывшим у порога камеры.