Кембрия. Трилогия
Шрифт:
Что и позволило спастись многим беглецам из первого ряда. Наконец саксы сомкнулись вокруг клубка из копий, достигли разрыва в новом строю. Поздно! Их ждут не спины, а копейный частокол. Иные ударили – с разбега, с безудержной тевтонской ярости – да так и остались на остриях. А сверху, с выстроенных в линию повозок, защелкали тетивы валлийских луков – и на этот раз прицельно да почти в упор!
Вот тут и пришло время испытать самые быстрые способы стрельбы. Пока саксы не сбили строя, не превратились снова в «стену». Кейр зажал стрелы для первых выстрелов в зубах. Такой вот специальный прием, для командира неудобный – рот занят. Потом пришлось лезть в колчан, но многие выхватывали стрелы из колчана пучками, левой рукой, которой держали лук. Так выходило еще быстрее, но требовалась изрядная ловкость, чтобы не оцарапаться наконечниками.
Вихрь из острого железа, дерева и перьев продолжался недолго, но достаточно, чтоб вымести передних. Те, кто перешагнул завал из тел, встретили не спины,
Пока камбрийки таскали колчаны, саксам пришлось равнять ряды, сбивать строй – уж какой получится. Диведцы – кто сумел отойти в порядке – выровняться, а те, кто принял на себя удар человеческой волны – стряхнуть вражеские тела, остановленные поперечинами копий. Обеим сторонам после всех потерь приходилось начинать то, что не доделали, заново. Понемногу. Методично, но тем более верно.
Быстрый взгляд скользит по шеренгам камбрийцев, саксов, не успевая заметить деталей, если его придержать на секунду, нетрудно различить перекошенные лица бойцов. Но если его замедлить – можно упустить изменение ситуации. Которая для камнемета ох и хороша. Враги стоят боком к линии огня. Пять рядов – узковато, но достаточно, чтоб точно попасть по ширине. Конечно, будь ядра разного веса и формы – это оказалось бы невозможно. Так что не зря мучились каменотесы, не зря ушастая сида каждую пару камушков друг с другом сличила. Зато все теперь летят одинаково. И ветер хотя и есть, но ровный, не порывистый, да еще и попутный – по своим не попадешь. Прицел менять приходится лишь в зависимости от того, где именно среди саксонского строя стоит упасть подарку. А взгляд скользит дальше, и кажется, будто это не люди, а специальные кегли, при попадании шара разлетающиеся красными брызгами. Напротив – свои фигуры. Почти шахматы, и даже то, что над белеными щитами реют красные знамена, а над червлеными – белые, для шахмат характерно. Часто фигурки короля и ферзя исполняют с включением цвета противной стороны. Неужели ничего не переменится? Вот оно!
Отступление к обозу оказалось последней каплей. Король Хвикке возомнил, что полевой армии Диведа более не существует, и поторопился лишить беглецов последнего укрытия, взяв город. Осаждать тысячу‑полторы уцелевших, пришедших в себя и настроенных подороже продать жизни, имея в дневном переходе к северу еще одну камбрийскую армию, не хотелось. Да и устал он за недолгий поход от решений мудрых, но не мужественных. А главное – устала гвардия. Пришлось прислушиваться к ропоту людей, уверенных, что только что потеряли право на добычу из лагеря вражеской армии. И вовсе не настроенных терять еще и добычу из города. Не брось Хвикке гвардию в бой, она и сама могла пойти драться!
Король же все сделал красиво. Выскакал вместе с ближними советниками перед рядами, тяжело упали скупые слова, от века неизменные, про славу и добычу, ждущую за стенами. Наверное, и этого хватило бы на первое время, пока воины не увидят, что с города нечего взять – у бриттов оставалось достаточно времени, чтобы ценности вывезти или зарыть. Но бой мог затянуться, и король встал в общий строй, рядом со знаменем. Ради того чтобы вовремя пообещать награду от себя и вместо недовольства укрепить верность. Вслед за королем спешились остальные штабные. И тот подъем в душах, который Гулидиен растратил на начало битвы, саксы получили сейчас, под занавес. Опять же неожиданностей можно было не опасаться. Диведцам через тлеющий лес да болото не сунуться. А передовые разъезды северной армии, даже если и появятся, удержит конница. Эти в нынешний бой не рвутся – их и так осталось меньше трети, а в награду за спокойствие король обещал долю в добыче. Но от случайностей прикроют. На достаточный срок, чтобы расправиться с защитниками города. И развернуться.
Если король и заметил на половине дороги, что атака завязла в повозках, что‑то менять было поздно. Он стоял в голове колонны, и та толкала его, вместе с остальными воинами, вперед – к славе и добыче!
Как только колонна набрала ход, Немайн решила – пора. Оглянулась к трубачам и обнаружила одного, убитого. Второй, верно, свалился вниз. Обе фанфары лежали на полу башни. А толку? Немайн и простой звук из фанфары извлечь не умела, а уж сигнал… Тут вспомнился экзамен во сне и «Аргунь». Сигнал не сыграть. А вот спеть – вполне! Одна беда, истосковавшаяся по пению сида не смогла остановиться. Слышала только себя. Как же легко, радостно летел голос, не стесненный узкой пещерой! Бывают голоса, хорошо звучащие в небольшом зале с хорошей акустикой, но теряющие силу и красоту в большом пространстве. Случается и наоборот, и голос Немайн оказался именно из таких! Она пела, выполнив главную работу тяжелого дня и совершая новую, от которой так яростно откручивалась на военном совете. Сама привела тысячу доводов против! Главным из которых стал тот, что сакс должен бояться любого камбрийца, не только ее. Теперь все забылось, остался новорожденный звук, наполнивший все существо без остатка, воздух, ласковым потоком протекающий через связки – без напряжения, без усилия, сам… А еще стало можно оглянуться – назад, на бывшее болото, где кавалерия, поддержанная колесницами, начинает разгон!
В легкие
Уже первые звуки – знакомый сигнал, исполняемый не трубой, а голосом – насторожили принца Риса. Он отдал приказ к выступлению, но как‑то с оглядкой. Когда за сигналом последовала песня на неведомом языке, понял: дело плохо. В ход пошла последняя ставка. На военном совете так уговорились: саксов бить обычным оружием, но, если станет невмоготу, – сида с башни увидит и запоет. Тогда уже все равно будет, даже если удар придется и по своим…
– Немайн поет! – крикнул, обернувшись. – Победа или смерть!
А чуть впереди Эйра, наслушавшаяся рассказов о стычке с ирландскими разбойниками, добавила клич свой – и богини:
– Камбрия – навсегда!
Тряхнула головой, чтобы ленточки на ушах заволновались. Знала, что ей такое «украшение» не нужно. Но не удержалась. С утра еще помнила – будет ей от Немайн головомойка. За несерьезность. Заранее смирилась. А теперь и забыла.
Ария закончилась, и вслед ей понеслась песня, наполовину придуманная, наполовину переведенная – специально для Эйры, желавшей услышать хоть что‑нибудь понятное. Голос Немайн покрывал все поле боя и в каждой камбрийской душе отзывался родными словами.
Люди Камбрии! Лавиной Рвется к ласковым долинам, Поднимаясь к гор вершинам, Битвы злая песнь! Это войска саксов поступь! Лес из копий, луков поросль, Много пеших, много конных – Ждет могила всех! Кейр оглянулся на потрепанную линию стрелков. Бьют поверх голов копейщиков, но и сами больше не прикрыты. Впрочем, лучники саксов попали в плотный строй и вообще не могут стрелять. Так что опасен разве редкий метательный топор или дротик, брошенный кем‑нибудь из бойцов первого ряда. Гораздо страшней прорывы – в нескольких местах саксы все‑таки прорубились к повозкам и то и дело порывались залезть наверх. Раза три им это ненадолго удавалось. В одной из таких схваток Кейр лишился лука и теперь только страховал товарищей да время от времени напоминал лучницам, что пора пополнить запас стрел. Долго так продолжаться не могло – обе стороны колебались под градом ударов. Вперед гнали долг и ярость, назад – страх и отчаяние. Пока не появились слова – и отчаяние вдруг оказалось на стороне, ведущей к победе. Кейр взмахнул мечом. Сида запела. Значит, судьба сражения должна решиться в ближайшие минуты. Пришла пора встретиться с врагом на истоптанной земле, где из последних сил держатся остатки копейной линии.– Сейчас или никогда! – заорал он. – В рукопашную! Бей!
А над строем летело, звало к победе и славе: Развернуть знамена! Ввысь летят драконы! Неба синь, И солнца лик Стрелы вмиг закроют! В битву! Камбрия зовет нас, Храбрый в бой король ведет нас, Правда в сече сбережет нас – Правда, Бог и Честь! На этот раз Нион услышала поправку не голосом, а пророческим чутьем. На всякий случай проверила логически: все выходит верно. Восточные ворота вот‑вот упадут. Это южные завалены намертво, а через эти колесницы ходили. И, насадив все кольца до единого, велела заложить в пращу вместо каменного ядра свинцовые пули. Скрип талей, злой прищур, как у сиды на ярком свету. Машина смотрит на спокойные створки – таран саксы так и не притащили, зато ухитрились сбить петли. Внешние ворота уже пали, и небольшой завал перед внутренними воротами саксы расчистили. Теперь их черед. В Кер‑Сиди входы устроены разумней, но исправить всю крепость не хватило времени и сил. Защитники столпились по сторонам, метают вниз все, что под рукой, но задние ряды держат щиты над головами передних, а если кто и падает – на место поверженного немедля встает новый боец. Как только ворота рухнули, Нион дала отмашку. Чем опасна стрельба при всех нацепленных кольцах, из головы вылетело. За то ей, пустой да глупой, и досталось – соскочившим кольцом. Шлем спас голову. Но как стояла, так и села. Вот какой из Луковки командир: в город ворвались враги, а она сидит себе на земле, хуже любой немытой нищенки – на заднице, и ноги из‑под юбки видно выше, чем по щиколотку! И как их подтянуть, чтоб это выглядело прилично? Страшный удар задержал саксов – и тут вставший перед демонстрационным резервом отец Адриан поднял наперсный крест.