Кембрия. Трилогия
Шрифт:
Стало чуточку обидно: умирать из соображений секретности, не убив тех, кого иначе достал бы, не хотелось. Ведь воин, служащий по ведомству магистра оффиций, может многое. Недаром начальник сотни скультаторов приравнивается по чину к командующему всеми полевыми армиями Африки. Потому как эта сотня при нужде натворит дел не меньше, чем полевая армия. Эмилий в свое время, став вместо центуриона рядовым сотни трапезитов, чувствовал, что прыгнул через чин! Впрочем, вступительное задание – выйти с ножом на льва и вернуться с целой шкурой – не провалил. Иначе и не стоял бы теперь на наплавном мосту через Нит.
Саксы
– Тут меня одного достаточно, – сказал Эмилий, – а ты бы лучше раздобыла лошадь да попыталась поторопить армию лесного королевства с непроизносимым названием.
– А ты рассчитываешь выжить, римлянин? – Желто‑рыжие брови Эйлет взлетели вверх.
– До ночи – да. Потом… – Он пожал плечами. В темноте всякое случается.
– Это хорошо. Потому что я никуда не уйду. Это ведь мой мост, Эмилий.
– У тебя нет доспехов.
– Я могу прикрывать тебе спину. Ругать саксов. Ударить копьем, прежде чем меня достанут. Ты видел.
Видел. А больше чувствовал спиной, как она поменяла стойку, приспосабливаясь к обоерукому напарнику, словно свой брат‑разведчик. Но без доспеха ее нужно закрывать. Так и не поймешь, чего получается больше, пользы или вреда. Надо было придумать еще доводы, но пришлось успокоиться на том, что русоволосая отойдет, куда дротик не добросить, а потом вернется: саксы закончили собирательство и полезли снова. Аж четверо. Пустили дротики – по два. Задние подавали собранные по полю боя снаряды. Часть поймал, от иных увернулся. Пробили, не пробили – не почувствовал. Иные чиркнули по броне. Что кована лучшим мастером Карфагена по особому заказу – чтоб была крепкой, но смотрелась дешево. Дротик бросать не стал, взял копье. И бросился навстречу. Одному против четверых нужно действовать очень быстро. На узком мосту маневром не взять – оставались скорость и финты.
Назад да по бокам Эмилий не смотрел, а зря. Двое саксов, скинув одежду и зажав ножи в зубах, поплыли резать якорные веревки. Доплыть – доплыли. И обнаружили перед лицами жало копья Эйлет.
Увы, левый берег был слишком близко. Ей, бездоспешной, пришлось от дротиков уворачиваться – и нанести удар не получалось. Не успевала. Но к веревке пловцов не подпустила. Пока у одного из них не свело судорогой ногу и второй не потащил соратника к берегу. Вот тогда, на радостях, чуть замешкалась.
Удар пришелся в левый локоть, шершавые доски метнулись навстречу. Боли не было. В голове стояла глупая радость, что дротик сакса перебил левую руку – правой гораздо удобнее перетянуть рану… Пережать руку выше раны другой и в голову не пришло. Если последняя рука будет занята – чем саксов убивать? За свою гибель следует отомстить заранее! Она припомнила, что в поход отправилась за женихом, и улыбнулась. Уже тогда, в строю, решила: кто из своих упадет последним – того и будет считать мужем. Эмилий, значит, – без гаданий.
Ремень удалось закрепить. Кровь остановилась. Теперь нужно встать, не то затопчут и не заметят. Эйлет оперлась на копье, приподнялась. В глазах начала разливаться тьма, но осколок сознания отразил смерть Кухулина. Герой умер стоя, и враги не смели подходить к телу, боясь, что грозный
Эмилий как раз сбросил четвертого врага в воду. Двое остались лежать на настиле, делая его, вот незадача, неудобно скользким. Потому Эмилий и отдал саксам несколько шагов. Не стыдно. За них честно заплачено – кровью. Третий покоился на дне. Последний рухнул в воду сравнительно целым. Даже до берега добрался, сумел. Чтоб человек в толстой кольчуге и десяток‑другой локтей проплыл – такого и римской разведке прежде видеть не доводилось. А вот, оказывается, иные варвары могут!
Тут Эмилий увидел. Свершил короткую месть – метнул единственный дротик в спину пловца. И, не заботясь, попал – не попал, наклонился, инстинктивно сложившись за круглым щитом. Услышал слабый выдох. Оттащил раненую подальше. Устроился в позу отдыхающего воина.
Теперь он знал – ему придется жить. В какое из этих стремительных мгновений Эмилий это понял, он бы сам не сказал. Не обратил внимания. Непрерывная, воспитанная десятилетиями двуличного ремесла саморефлексия разведчика куда‑то исчезла. А с ней ушли за грани мира секреты и интересы империи, страшные клятвы… Вселенная съежилась до нескольких шагов неровного дощатого настила. Остались истекающая кровью девушка в шаге за спиной, враг перед глазами. И мост. Его мост.
Ждать пришлось долго. Чем заканчивается рукопашная с засевшим на мосту чудовищем – уяснили. Дротики закончились. Но не ушли, упорные. Пусть командир убит, рассудить, что наплавные мосты просто так не строят и не защищают отчаянно, может самый тупой из рыцарей Уэссекса.
Впрочем, один вариант у них оставался. Прежде его отбросили – способ‑то долгий. Теперь же направились в лагерь строителей и принялись рубить широкий прочный щит выше человеческого роста. Чтобы выпереть богатыря к другому берегу. И обрезать‑таки якоря.
Затея оборвалась на третьей барке – первые Эмилий сдал, зная, что мост это не разрушит, а качать и дергать начнет сильно. При этом старательно изображал сопротивление, крутился перед щитом, изображал попытки атаки – сверху, сбоку, снизу. Но вот обрезана веревка, другая. Теперь саксы больше стараются удержаться на ногах и не полететь в воду. А в очередную барку спрыгнуть быстро. И выскочить врагам за спины. Дальнейшее было скучно. Вдобавок пришлось спихивать в воду щит – чтобы вернуться к сестре августы, ослабить ненадолго жгут.
После провала затеи с осадным щитом выжившие враги ушли. Или затаились в лагере. Эмилий продолжал вахту.
Лишь перед самой темнотой позади задрожала земля – под авангардом армии Кейндрих. И только когда лучшие лекари занялись раненой – он вспомнил про рассыпающуюся легенду.
Принцесса задумчиво наблюдала, как ее воины споро заканчивают настил. Еще час – и можно переправляться. Двенадцать локтей… Даже повозки удастся пропихнуть.
Но обоз пойдет последним. Да и пехоте нужна дневка перед сражением. Так что первой пойдет конница… Увидав последнего защитника моста, Кейндрих поспешила высказать восхищение. Достаточно формальное. В голове вертелись недалекое уже поле, на котором саксов будет куда больше, да милый образ человека, которому придется принять такой же страшный бой.