Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Слушай, – поинтересовалась сида, – а чего тебя братья мечному бою не учат?
– Маленький, говорят. А учебный меч тяжелее настоящего.
– Угу. Я начала рассказывать про Кухулина… – Клирик собрался с мыслями. Песен и легенд он знал уже предостаточно, но теперь нужно было собрать из них совсем другую историю, потому приходилось не просто привирать, приходилось сочинять совершенно новый миф. – Ну вот. Лет до семи жил при приемных родителях. То есть настоящие тоже были живые. Но Кухулин этого не знал, приемных родителей и считал настоящими. Когда ему было семь лет, их убили враги. Обычное для Ирландии дело. И Кухулину
Немайн вручила Аргуту палку поменьше. Подошла к стене из песчаника, и на уровне головы Аргута нарисовала углем круг. Перечеркнула его наискось, сверху вниз и справа налево. Потом – второй, побольше, на уровне головы взрослого человека. И тоже перечеркнула – несколько раз.
Потом вытянула руку с палкой в сторону большого круга.– Это голова врага, – объяснила она, – а палку нужно держать как я, и направлять точно в глаза врагу. А потом нанести удар. Как нарисовано. Стой! Локоть не сгибай, плечом не двигай! Это долго, пока ты это будешь делать, тебя убьют! Быстро, легко, одной кистью. По морде вражине – и снова в исходную позицию.
Немайн говорила, и ее понемногу наполняло понимание очередной шутки Сущности. Врожденное эльфийское умение владеть длинным мечом и рапирой были выдано ей весьма своеобразно. Да еще и как два в одном.
В шестнадцатом веке англичане, потомки нынешних саксов – да и бриттов, которым повезло выжить, вздумали называть рапирой оружие, которое ни со спортивной рапирой, ни с салонно‑дуэльной ничего общего не имело.
Испанский меч эпохи конкисты. Длинный, тяжелый, равно рубящий и колющий – оружие офицеров империи, на тысячелетие опередившей в развитии римскую. В шестом веке он был бы чудо‑оружием. Если бы вообще был. И если бы Немайн могла поднять такую тяжесть!
– Так что бить надо примерно так, – Немайн довольно робко махнула кистью – и вдруг взорвалась «мельницей». Удар справа сверху, удар слева сверху, Удар справа снизу, удар слева снизу. Два горизонтальных. И снова вытянутая вперед палка.
Аргут немедленно попробовал повторить. Не получилось.– Сначала отработай один удар. Бей, как нарисовано, – советовала Немайн, – потом освоишь второй. Да не маши сплеча! Открываешься! На тебе что, доспехи есть?
– Стану рыцарем – будут!
– И в бане?
За спиной хихикнули. Немайн оглянулась.– Леди сида, а куда ты уши деваешь, когда спишь? Они же мешают, – девочка одного с Немайн роста, глаза в глаза. Черные. С бесенятами внутри.
– Они мягкие. Так что спать на боку мне удобно. Ты Альма?
– Как ты… А, ясно! И как тебе пришлось мое платье?
– Сама видишь. Почти впору. Но слишком свободное. В груди, в бедрах, – Альма заулыбалась, – И особенно в талии.
Альма– Я взрослая, – напомнила Немайн, – а значит, и формы у меня другие. А ты еще вытянешься. Будешь на голову выше меня. В самый раз. Не пигалица, не дылда. Аргут! Я кому сказала – локтем не двигать! Если устал, возьми палку в другую руку. И – все то же самое. Выучишь удары – расскажу, как Кухулин, достигнув тринадцати лет, убил великого воина, чей удар был похож на движение хвоста ласточки в полете…
Амвросий возвращался из дворца в настроении лучше превосходного. Поначалу, увидев во дворе Альму, поучающую Аргута, собрался пожурить – за то, что не соблюдает латинский день. Когда увидел вторую, на секунду испугался, решив, что дети начали размножаться делением, без их с женой участия. Заметив у одной из Альм сидовские уши, облегченно выдохнул и пробрался в дом с черного хода.
– Не хотел спугнуть чудо, – сообщил жене, – двое наших детей вместе – и почти молчат.
– Травяной сок с платья отстирала Бриана, – гордо откликнулась его жена, – а занавеску свою сиде придется менять. Слушай, а можно ей сказать, что чистить долго? Хочу посмотреть, как в ее сером будет выглядеть Альма.
– Можно, – согласился врач, – и вообще, мы сейчас одни. – Он погладил жену по круглому животу. – Так что, не стой между нами некто третий… Немайн очень хорошо отвлекает наших детей, и я полагаю, ее стоит привадить к дому.
– Как?
– Подумаю.
И придумал. Самый, как оказалось, надежный вариант. Вышел на крылечко, поманил Альму, пошушукался. Та кивнула, хихикнула и побежала в дом. Амвросий же важно прокашлялся, чтобы привлечь внимание.
– О Минерва, о почтенная ланиста! – возгласил в духе античной трагедии. – Боюсь, с твоим платьем выйдет очень долгая возня. Жена уверяет, что нужно сначала замачивать, потом кипятить… И еще что‑то, я в этой кухне не понимаю.
– Я тоже, – сообщила сида, – непорядок, правда? Мне очень совестно. Но в чем же мне возвращаться в "Голову"?
– В том, что на тебе сейчас. Альма с удовольствием подарит тебе это платье – потому что я пообещал ей обновку, конечно. Но, может быть, в качестве извинения, ты примешь от нас в заложники одну из моих книг?
– Приму. Но настаиваю на праве выбора, – сида старалась удержать лицо каменным, но уши отсемафорили такую безумную радость, что врач начал опасаться за возврат. В конце концов, в Ирландии совсем недавно из‑за книги случилась война! Оставалось надеяться, что богиня не положит глаз на один из бесценных трактатов по медицине.
Клирик действительно был счастлив. Причиной стал футурошок наоборот. В двадцать первом веке человек привыкает к информации, льющейся в мозг со всех сторон. И без этого потока ему становится малость неуютно. Библию он залистал до дыр, и теперь она годилась только для обрядов, но не для чтения. Хотя бы потому, что, при желании, он мог прикрыть глаза и вызвать перед внутренним взором типографские строки священных текстов.
Так что за возврат Амвросий мог бы и не переживать. Абсолютная память делала сиду в этом отношении совершенно безопасной. Зато, придирчиво выбирая меж свитками «заложника», Немайн составила в уме полный каталог небольшой библиотеки врача. И выбор сделала такой, что тот облегченно хлопнул себя по лбу. Вегеций. "О военном искусстве".