Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Сестра.
– Хорошо… Тогда слушай еще раз. Говорим серьезно, как ты учила.
Значит, по–мужски. Не учитывая жестов и тона, не читая между слов недосказанное. Только смысл – четкий. Не допускающий толкования на двенадцать сторон.
Села на пятки – так, что колени в колени, глаза в глаза.– Эмилий для меня – жизнь. Уйдет, руки на себя не наложу, не надо будет. Так засохну… как моя левая. Веришь?
Голос спокойный, ровный. Рукав с парализованной рукой пристегнут к поясу, оттого кажется, будто
– Верю. Но он не уйдет. Не теперь.
– Теперь – не уйдет… Но жизнь долгая! А еще я лучше убью себя, чем сделаю его несчастным. Он счастлив, только служа Империи. Покажи ему, что ты и твой Кер–Сиди – и есть Империя. Это все, большего не надо.
– Я с ним уже говорила. Он вполне доволен. Республика для него это я и Анастасия. Но я буду только хранительницей Глентуи, а не императрицей Рима. Я не хочу тащить на горбу все! Анастасия вырастет – решит сама. Захочет быть императрицей – станет.
– Вот именно… Выйдет замуж, уедет куда–нибудь на континент! А Эмилий за ней… Я не хочу на чужбину, Майни. Даже в Константинополь.
– Так и я не хочу, – сказала Немайн. – Видишь, как мы похожи? Сестры!
– Значит, ты меня понимаешь. Вот и придумай что–нибудь. Ты умная.
– Хорошо. Подумаю…
Эйлет улыбается. Забывает, что сестра – сида. А к обещаниям холмового народа следует относиться осторожно. Исполнят неукоснительно, до словечка – а дальше, как сами поймут. Значит, думать будет. Вопрос – что ей в голову придет!
Дверь снова распахивается. Быстро, широко… но грохота нет. Ручка зажата в крепких пальцах Гвен.
– Ты не спишь, сестрица? Нам нужно поговорить. С глазу на глаз!
Потом – все девичьи подробности: как живется с мужем, как хочется пожить для себя и не обзавестись сперва животом, а потом ребенком…
– Как можно – маленького не хотеть? Тебе ведь помогут, не хуже, чем мне! Я ж не знала, с какой стороны за пеленки браться…
Гвен отмахнулась.– Годик бы… Больше не надо, начнут говорить про бесплодную утробу, муж забеспокоится. А так… Я лентяйка! Во всем, что не касается готовки. Хорошо, все остальное любимый мой тянет, и в охотку. Только вот народ в зале все унылей, да и поредел. Что он делает не так – не знаю. Мама молчит. Я так думаю: раньше у огня сида сиживала. По вечерам Книгу читала. Так?
– Было, – Немайн кивнула. – Я и сейчас у камина просушиться не против. А Книгу пусть кто–нибудь другой читает. Я свое дело сделала. Перевела. Дальше – другим подхватывать. Так что, если не пожалеешь сестре темного угольного…
И шутка, и напоминание: хозяйство, не считая матери, на тебе. Ушастой–глазастой своих хлопот довольно… Висение на шее. Слезы.
– Ты хорошая!
Вот как мало надо для счастья! Так что ж ты, родная, еще горку наваливаешь да доливаешь – с мениском? Говоришь:
– А еще устрой что–нибудь, чтоб они вспомнили, что ты – та самая Древняя! И что дела нужно решать у нас… а не в глупом новоделе, Сенате!
И надо бы отказать, да не получается. А горло перехвачено, а из глаз – слезы. Не всегда
Вместо старшей из камбрийских сестер – зять. Кейр ап Вэйлин, принцепс Сената и первый человек, проявивший к ушастому и глазастому существу хоть какое–то участие. Тогда, когда у сиды не было ни власти, ни родни, ни славы, а пожитки, не считая прикопанных в лесу золота и оружия, умещались в заплечном мешке. Теперь взлетел высоко… а наверху холодно, и ветер зол, и воздуха не хватает.
Вот и получается – просит не о том, чего хочет на самом деле. Того, чего желать положено по мнению клана, семьи, жены. Почему сам? Не сошлась Немайн с самой старшей сестрой характером! Вот мужу и отдуваться… И сиде.
Невелика шутка – непременно явиться в Сенат, и о делах разговаривать только там… или на пирах у короля, но уж никак не в заезжем доме. То есть – поступайте, соседи, не так, как я делаю, а как говорю. В Кер–Сиди–то все наоборот! В трактирах и есть средоточие дел, да и к сиде в башню последнее время вызывают «к завтраку» – как в ином мире и времени «на ковер». Даже шутка ходит: «За обедом и ужином Немайн людей не ест…» Иные иноземцы понимают буквально, им страх, горожанам веселье.
Обычай завести пришлось. Человек, которому с порога вручают чашку кофе, может быть спокоен: разнос не перерастет рамок, которые дозволяет обычай по отношению к человеку, принявшему из рук хозяйки хлеб и питье. Не съедят, не заколдуют, не бросят в подземелье. Вот если чашку не предложат… тогда плохо. Но такое случалось редко, и наказанные были рады–радешеньки, что отделались штрафом или смещением с должности.
И что теперь отвечать? Кейр уловил заминку, бормочет:– Если нельзя… Я понимаю… Жена же…
Этот парень в Рождественском сражении командовал лучниками. Хорошо командовал. Потом – хорошо резался врукопашную. На войне выстоял. А дома?
– Я обязательно загляну в Сенат, – сказала сида, – внесу вопрос, и дождусь решения…
Зато какой вопрос задать, подскажут в пиршественной зале «Головы Грифона», у огонька. Принятие решения и его официальное оформление – вещи разные, но нужны обе. Не всегда хорошо, когда они совпадают. Не в Камбрии, которая разом неприступная для варваров крепость и уютный дом! Наружу должно сквозить имперской помпой, внутрь пусть идет домашнее тепло и вкусные запахи. Только…
– А еще жена очень просит тебя показаться… как базилисса! Во всей славе. Мы с Туллой до сих пор не понимаем, как вышло, что ты оказалась девочкой с картины. Мы–то знаем, ты до фанфар не жадная. Я вот думаю: может, ты так желала, чтобы девочки спаслись с острова, что прошлое подстроилось? Но, как бы ни было, это очень нам поможет!
Вот не сидела бы на пятках – со стула бы свалилась. Есть достоинства в обычаях времен, когда для бритта сохранить лицо важней, чем сохранить жизнь. Весь день ждала вопросов – никаких! Ни при встрече, ни за ужином. Оказывается – все решили за нее.