Кетополис: Киты и броненосцы
Шрифт:
– Не будешь, – ухмыльнулся Красс. Подошел ближе, взял Перл за подбородок – лезвие нежно прильнуло к щеке.
– Думала избавиться от меня? – тихо спросил он.
Перл застыла, мучительно вытянув шею и прикрыв глаза. Одно движение – и нож вонзится в горло.
– Сейчас придет Гюнтер, – сказала она, еле шевеля губами. – Он тебе…
– Твой колобок? Да он и не пикнет, – Красс плюнул.
– Что тебе нужно?
– Ничего, детка.
Дыхание Красса становилось все тяжелее. Дернулся уголок рта – Перл увидела это сквозь туман слез, застилавших глаза, точно так же, как три года назад…
Он подошел к столу незаметно – приземистый, жесткий и колючий, единственная рука как клешня. Оттолкнул Перл себе за спину: «Вы надоели девочке». – «Э, э!» – «Хочешь поспорить?» Он выставил перед собой нож и ощерился. «Это Однорукий Красс», – прошел шепоток. Однорукий равнодушно отвернулся, убрал нож. Чуть откинулся назад, откровенно рассматривая Перл. Уголок рта дернулся. Красс крепко взял Перл за локоть и повел наверх – хозяин кабака держал на втором этаже несколько свободных комнат. Перл не сопротивлялась.
Красс придвинулся ближе. «Ты моя, ясно?» И еще – «Тварь». Она молчала, текли слезы по горящим щекам, и кружилась голова. Свирепое лицо Красса – она могла рассмотреть каждый волосок на его дубленой коже. Он швырнул ее на пол, навалился. Краем глаза она видела, как плывут зеркала гримерки, медленно опадают костюмы в открытом шкафу и неспешно текут снизу вверх стены.
– Пенни, дорогая моя, ты готова? – проблеяли под дверью. Зрачки Красса сузились, губа приподнялась, обнажая зубы. Холодная сталь рассекла горячую кожу над ключицей, и тогда Перл, наконец, закричала.
Дверь распахнулась, в гримерную ворвался Гюнтер. Красс вскочил. Рука бессильно болталась, он сгорбился и стал похож на огромную обезьяну, запертую в трюме. Мгновение он колебался. Нож дрожал в руке – один удар, и все будет кончено. Он может успеть.
– Трус, – выплюнула Перл. Красс дернул плечом и бросился к двери. Занес нож – Гюнтер шарахнулся, ударившись затылком о дверной косяк. Топот, вскрик, сдавленное рычание. Тишина.
В дверях толпились испуганные гримерши, ассистенты, статисты, переодетые в сиамских пиратов, – все, как один, в алых платках на выбритых головах. Перл прикрыла глаза, зажала рану. Сквозь пальцы текли последние капли горячей крови – Красс ушел, а она осталась здесь, среди душного бархата и зеркал, истаивать под жарким светом софитов. Она станет тенью на экране, и в ее жилах будет течь пыльный свет проектора. Вместо голоса – хруст ореховой скорлупы под сиденьями, вместо слов – скачущие титры, вместо мысли – шорох целлулоида. Тысячи глаз будут равнодушно раздевать взглядами Полину, миллионершу и авантюристку. А Перл умрет.
Кривые иглы, инъекция морфия, золотисто-голубой сон – Перл стоит на палубе стремительного парусника, ожидая чуда. Медленно вспучивается вода у горизонта, встает зеленой стеклянной стеной, и из-за нее на Перл смотрят с ожиданием и любовью горячие, горящие глаза.
– Гримировать не станем, – сказал Гюнтер, – Скрюченная Рука попытался убить тебя, но в последний момент… –
Тихо проскользнула в палату монахиня-ионитка с судком, и Перл принялась жадно глотать куриный бульон, нетерпеливо поглядывая на подносик – там лежали стерильная салфетка и шприц. Укол. Перл закрыла глаза и погрузилась во тьму, расцвеченную золотыми змейками.
– Вот так, – медленно сказала Перл, не отрывая взгляда от воды. – Но я простила его, простила…
– И вы думаете…
Перл вновь прикоснулась к ключице, пожала плечами.
– Он единственный, кто не захотел отпустить меня.
– Но если он хотел убить вас…
– Если? Вы тоже считаете, что я сумасшедшая? Что я все выдумала?
Козмо внимательно взглянул ей в глаза и покачал головой.
– Вы не безумны, нет. Я вам верю… Но все это очень странно.
– Вы проводите меня?
Казалось, офицер забыл о присутствии Перл – такое у него было замкнутое, отчужденное лицо. Срезая путь, они свернули в переулок, зажатый между слепыми стенами домов. Из щели в мостовой со слабым свистом вырывался затхлый пар – Перл уже не удивилась, услышав в шипении всё ту же навязчивую мелодию. С каждой нотой Перл все больше растворялась во тьме – еще мгновение, и останется лишь тень, холодная и бесплотная, не нужная никому, и ничто не удержит…
– Постойте, – попросила она, еще сама не понимая, зачем. Офицер остановился, взглянул вопросительно. – Козмо, скажите… Я вам нравлюсь?
Он удивленно поднял брови, открыл рот – дежурный комплимент, святой Иона, только не это, отчаянно подумала Перл и прильнула к Козмо. Мир исчез, остался только слабый запах одеколона, холодная колючесть шинели, горячая кожа под губами. Мелкие, легкие поцелуи, живой жар, ответное движение рта. Сильная рука скользнула по спине, и Перл завладел торжествующий восторг. «Спаси меня! – мысленно кричала она. – Желай меня, возьми… я существую, я существую, я живая». Тяжелое тепло внутри. Холодный воздух на щеке, пустота под губами. Перл удивленно раскрыла глаза.
– Аделида, я был бы подлецом, если бы воспользовался вашим отчаянием…
Перл, дрожа, еще не понимая, снова потянулась к нему.
– Перестаньте, – офицер крепко взял ее за руки, – зачем эти глупости? – на его красивом лице проступило брезгливое раздражение. Перл отшатнулась. Тепло возбуждения взорвалось горькой яростью, по щекам покатились злые слезы.
– Глупости, – в отчаянии повторила она, – глупости… – Лицо Козмо оставалось холодным; он слегка повернулся, нахмурился.
– Сюда идут.
Только сейчас Перл услышала звуки ударов и пьяные выкрики. Кто-то проорал несколько строк непристойной песни; голос сорвался в фальцет и оборвался, заглушенный грубым хохотом. Из подворотни вывалилась целая компания. Рабочие сгрудились, загородив дорогу, – плотная толпа, окутанная запахом перегара, каждый едва стоит на ногах и каждый – опасен, как голодный, бешеный зверь. Черноволосый усач, шедший впереди, окинул Перл медленным, оценивающим взглядом, коротко посмотрел на офицера. Нехорошо усмехнулся, полез в карман.