Кетополис: Киты и броненосцы
Шрифт:
И сейчас, в свои двадцать три, в сложных ситуациях я закрываю свои зрячие глаза и слушаю пальцы. Глаза могут обмануть, пальцы – нет.
Внешне в Ричарде Фоксе не было ничего особенного. Но он был гений. Настоящий гений. Талант сбивает с ног, не дает дышать. Девушкам нравятся гении, вот и мне всегда нравились неординарные мужчины.
Познакомившись с Ричардом на занятиях художественной студии и почти сразу переехав к нему, я тут же бросила рисовать сама.
Я не боялась трудностей и могла бы зарабатывать даже физическим трудом, но мне это не было нужно. Уйдя из семьи, я вполне сносно жила, продавая украшения, которые прихватила с собой.
Прикладываю голову к груди Ричарда.
– У тебя сердце бьется, как у кита.
– Так сильно? – самодовольно улыбается он.
– Девять ударов в минуту.
– Ну, спасибо! – смеется он. – Либби, а у тебя есть от меня тайны?
– Нет, – говорю я.
Я вру, милый. Больше, чем ты думаешь.
Мою мать многие считали безумной, но не каждый решался произнести это вслух. А уж глядя ей в глаза – и вовсе никто. При виде нее тушевались самые развязные хлыщи, а знойные красавицы с сожалением вздыхали вслед. Мама была красива какой-то животной красотой. У нее были черные прямые волосы, в которых звенели вплетенные монетки; гладкие, блестящие, как китовые спины. Чуть раскосые глаза – мамины предки были из далекой холодной северной страны. Она курила трубку, как ее собственные мама и бабушка на родине. Нет, человек просто не может быть так красив и так свободен, как она.
Мама была стихией. Она делала только то, что хотела, и не боялась людской молвы. Я ни разу не видела такой красивой и гордой женщины и часами могла водить пальцами по ее лицу. В детстве я воображала, что она дочь морского царя. С ее красотой можно было перевернуть мир, а она выбрала папу и наш старый дом на берегу моря.
Старенькая фотография подтверждает, что дело не в дочерней любви.
– Папа, как вы встретились?
– Она упала с неба.
Отец ее очень любил…
Главной маминой странностью было то, что каждый вечер она ходила к морю и слушала песни китов.
Она хотела, чтобы и я их слышала.
– Слышишь, Либби?
Мама даже пыталась напеть мне мотив, но я никак не могла оправдать ее ожиданий. Мама очень сердилась:
– Ты не стараешься, ты должна слышать! Ты же моя дочь. Это так красиво…
Я не любила расстраивать маму, но ничего поделать не могла. Я слышала только, как киты бьют хвостами, как плещут волны, как гудят корабли вдали.
Я не научилась слышать китов, но научилась слушать.
– Мама, почему не все слышат китов?
– Киты – наши предки. Часть людей произошла от китов, часть – от обезьян. Есть люди моря и есть люди суши. Мы, люди моря, слышим китов.
Отец не любил китов. Он вообще не выносил весь мир и любил только двоих людей на земле – маму и меня. Но маму больше.
Когда мне исполнилось пять, она привела меня на берег и столкнула со скалы.
Я барахталась, тонула.
И вдруг увидела, как сквозь толщу воды пробивается солнце. Вокруг плавали рыбки. Киты окружили меня полукругом.
Я видела.
Я шла по улице, и тут на меня напал бродяга. От него противно пахло.
Обычно я очень осторожна, но тут благоразумие изменило мне. Мне нужно было купить краски, и я свернула не туда.
Я оценила силы: примерно равны, ударила бродягу в голень и побежала. Хорошо, что я была не в юбке с турнюром. Цок, цок – каблучки по мостовой… Но бродяга оказался крепче, чем выглядел.
– Ах ты, чистенькая дрянь! – закричал он и кинулся вслед.
Я бежала все быстрее, но он схватил меня за плечо и швырнул к стене. Так, ботинки у него тяжелые, значит, нужно подойти поближе, чтоб не пинался. Зато шея открыта – можно вцепиться зубами. Бродяга занес кулак, но наткнулся на мою руку. В тот же момент я выставила вперед ногу, на которую нападающий налетел, и разбила ему нос открытой ладонью. Кровь полилась бы от самого слабого удара, а я вложила в него все свое возмущение. А потом я схватила бродягу за пах и, не дожидаясь, пока противник опомнится, убежала.
Убежав далеко, прислонилась к стене и скинула перчатки: мне было противно, что они прикасались к этому человеку. И – заплакала. Плакала не я, плакала пятилетняя девочка во мне. Гнилой город. Что за мир, где мужчина может ударить женщину, а женщина вынуждена защищать себя сама? Я могла бы убить этого бродягу – в подвязке моего чулка спрятан нож на всякий случай. Когда женщина одна на земле, надеяться она может только на себя. Но я не убийца. Я не убийца.
Просто так получилось.
Когда мне исполнилось десять, мама прыгнула со скалы и не вернулась.
Последние пять лет до этого были самыми счастливыми в моей жизни.
У меня был дом. После того как я прозрела, мама расцвела так, что было больно глазам. Отец стал чаще бывать дома.
Он хотел иметь сына, а бог дал меня. Отец немного повздыхал, а потом научил меня всему, что умел сам: стрелять, грести, читать небеса перед надвигающимся штормом, метать гарпун. Драться. Мы перебрали несколько стилей и остановились на смеси японского джиу-джитсу, сиамского муай-тай и английского бокса. Я не могла выступать на арене цирка как девушка-борец – в том, как я дралась, не было ничего эффектного, но я сумела бы защитить себя в любом притоне. Соленые словечки я знала на восемнадцати языках. Это здорово помогло мне в моих путешествиях по свету.