Кейджера Гора
Шрифт:
Я смогла рассмотреть, что это какие-то слова, но прочитать надпись не смогла. Буквы были мне совершенно не знакомы.
– Эта информация записана здесь, - объяснила девушка.
– Я поняла, - тяжело сглотнув, с дрожью в голосе проговорила я, наблюдая, как Сьюзан сдвинула чехол ошейника на место, прикрывая им прочный металл.
– Меня купили почти два года назад в рабских загонах Сафроникуса с Коса, - сказала она.
– А для чего нужен этот чехол? – спросила я.
– Чтобы спрятать ошейник?
– Нет, Госпожа, - усмехнулась она. – Его не спрячешь. Присутствие ошейника внутри
– Да, - согласилась я с рабыней, - Я понимаю.
Девушка, молча, улыбнулась.
– Жёлтый чехол прекрасно сочетается с жёлтым цветом пояса, - заметила я, - и с жёлтыми цветами на тунике.
– Да, Госпожа, - кивнула девушка.
Теперь-то я разглядела, что этот чехол служил скорее неким аксессуаром, возможно, служащим для завершения всего ансамбля. Это был своего рода завершающий мазок к внешности рабыни.
– Пояс подвязывает ткань, Госпожа, - пояснила Сьюзан, поворачиваясь передо мной. – А ещё он может использоваться для того, чтобы связать или привязать меня, или даже для порки, если конечно скрутить его в жгут.
– Понятно, - кивнула я, рассматривая ещё одну часть ансамбля рабыни.
– А эти цветы, - обратила моё внимание девушка, - называются талендеры. Это - красивые цветы. Они часто ассоциируются с любовью.
– Они действительно очень прелестны, - согласилась я.
– Некоторые свободные женщины не одобряют того, что рабыням позволяют носить талендеры, - вздохнула она, - или одевают их в такую одежду как у меня, украшенную этими цветами. И всё же они не являются необычным мотивом в одеяниях рабынь, по видимому владельцам нравиться видеть своих невольниц в подобных предметах одежды.
– Почему же свободные женщины возражают против этого? – удивилась я.
– Они полагают, что рабыня ничего не может знать о любви, поскольку она должна любить любого, кого бы ей не приказали.
– Ох, - сглотнула я.
– Но я была и свободной, и рабыней, и, простите меня, Госпожа, но я уверена, что только рабыня, уязвимая и беспомощная, может действительно знать, что такое любовь, - уверенно заявила Сьюзан.
– Вы должны любить по команде?
– испуганно спросила а.
– Мы должны делать всё, что нам приказывают, - пожала она плечами.
– Мы - рабыни.
Я задрожала, представив себе, каково это быть беспомощной рабыней.
– Но конечно, мы можем надеяться, - добавила рабыня, - что мы попадём во власть истинных хозяев.
– Это когда-нибудь происходит? – поинтересовалась я у неё.
– Часто, Госпожа, - улыбнулась Сьюзан.
– Часто? – переспросила я.
– Здесь нет недостатка в настоящих мужчинах, - усмехнулась она.
Я задумалась о том, что же это оказалось за место, в которое я попала, если в нём нет недостатка в настоящих мужчинах. Я не думаю, что за всю мою жизнь, до настоящего времени, я когда-либо встречала человека, про которого могла бы сказать, что он настоящий Мужчина и истинный Хозяин. Самыми близкими к этому определению, как мне кажется, были те люди, с которыми я столкнулась непосредственно, перед тем как оказаться в этом месте, те самые, кто рассматривали меня, как если бы я была для них ничем, я потом пристегнули меня ремнями внутри железного ящика. В их присутствие
– Как унизительно и оскорбительно быть рабыней! – воскликнула я.
– Да, Госпожа, - согласилась со мной девушка, опустив свою голову.
Но мне показалось, что при этом она улыбнулась. Я заподозрила, что она, пряча улыбку, сказала мне то, что мне хотелось услышать, то, что я ожидала слышать.
– Рабство противозаконно! – добавила я громко.
– Только не здесь, Госпожа, - спокойно ответила она.
Я отскочила назад, удивлённо глядя на Сьюзан, которая меж тем продолжила:
– Там, откуда Госпожа происходит, не является незаконным иметь в собственности домашних животных, не так ли? – спросила девушка.
– Нет, - ответила я.
– Конечно, нет.
– То же самое и здесь. И рабы рассматриваются как домашние животные, - огорошила она меня.
– Так Ты – домашнее животное? По закону? – поразилась я.
– Да, - кивнула она.
– Но это же ужасно! – крикнула я.
– Но ведь биологически, - усмехнулась Сьюзан, - мы - все животные. А значит, в известном смысле, мы все можем принадлежать. Таким образом, вопрос лишь в том, кто из этих животных владеет, а кто принадлежит, кто согласно закону, если можно так выразиться, рассматриваются как люди, а кто – нет. Первые - это граждане или люди, а последние являются рабами, или домашними животными.
– Это же неправильно, владеть людьми, - не согласилась с ней я.
– А другими животными владеть правильно?
– Да, - кивнула я.
– Тогда, почему неправильно иметь в собственности людей?
– Я не знаю, - совсем запуталась я.
– Это будет непоследовательно, - заметила она, - если полагать, что есть только определенные виды животных, которые могут принадлежать, а есть те которые не могут быть чьей-то собственностью.
– Но люди отличаются от животных!
– воскликнула я.
Девушка лишь пожала плечами в ответ на моё замечание и сказала:
– Тарск и верр также отличаются друг от друга, и что из того?
Я никогда не слышала о существовании упомянутых ею видов животных.
– Но ведь люди могут говорить и думать! – привела я ещё один аргумент.
– А почему это должно иметь значение? – спросила Сьюзан. – Это всего лишь делает человека более ценной собственностью, чем тарск и верр.
– Там, откуда я происхожу, владеть людьми считается неправильным, но иметь в собственности других животных в порядке вещей.
– Если бы там, откуда Вы происходите, другие животные могли издавать законы, - усмехнулась она, - то возможно, это было бы неправильно владеть ими, зато стало бы нормой владеть людьми.
– Возможно! – сердито отозвалась я, не зная как опровергнуть подобное заявление рабыни.
– Простите меня, Госпожа, - вдруг попросила меня Сьюзан.
– Я не хотела вызвать Вашего недовольства.
– И всё же – это неправильно владеть людьми, - заявила я.
– Госпожа может доказать это?