КГБ в 1991 году
Шрифт:
Но вернемся к оценке ситуации в стране аналитиков межведомственной группы КГБ и Минобороны — Жижина, Егорова и Грачева. Их выводы совпали с мнениями Крючкова и Язова. Однако в отношении применения мер чрезвычайного характера аналитики были сдержанными. Для более определенных выводов требовалась дополнительная проработка.
9 августа произошли перемены в российском партийном руководстве. Первым секретарем ЦК Компартии РСФСР избран В.А. Купцов. Освобожден от должности И.К. Полозков. Купцов был секретарем ЦК КПСС — заведующим отделом по связям с общественными организациями.
12
Крючков впоследствии отмечал, что после отъезда Горбачева в отпуск они почти каждый день вели телефонные разговоры. Ежедневно с ним связывались также Павлов, Лукьянов, Язов, Болдин, Бакланов, Шенин.
13 августа
Состоялось, как потом стало ясно, последнее заседание Секретариата ЦК КПСС. Председательствовал О.С. Шенин, оставленный Горбачевым «на хозяйстве». Рассматривался один вопрос — об указе Ельцина о департизации.
Надежды на то, что Комитет конституционного надзора СССР (был такой орган, предшественник Конституционного суда) отменит указ Ельцина, было мало. Шенин призывал коллег отказаться от выжидательной позиции, организовывать протесты партийных организаций предприятий, бороться против нарушения своих прав. На словах все были за, но никаких действий не предпринимали.
В тот же день у председателя Верховного Совета СССР А.И. Лукьянова, находившегося с 30 июля в отпуске на Валдае, состоялся телефонный разговор с Горбачевым. Анатолий Иванович назвал его длительным. Речь шла о Договоре, о позиции Ельцина и ситуации в стране.
«Мы договорились, что я раньше приеду, — давал 24 августа 1991 года показания допрошенный в качестве свидетеля Лукьянов, — а он вечером, позднее. Он говорил, что неважно себя чувствует, что у него радикулит…»
Запись в «форосском» дневнике Р.М. Горбачевой от 26 августа 1991 года, понедельник: «13 и 14 августа Анатолий заметил, что на смену стоявшему обычно у входа в бухту “сторожевику” № 026 пришел другой, иного типа “сторожевик”. Это был большой корабль, который раньше можно было видеть только в бинокль на линии горизонта».
14 августа
Крючков пригласил авторов аналитических материалов и сказал им:
— После подписания Союзного договора вводить ЧП будет поздно. Так что поработайте еще. Срок — к завтрашнему вечеру.
В тот же день у Горбачева состоялся телефонный разговор с Ельциным. По словам Михаила Сергеевича, Ельцин чувствовал себя неуверенно, колебался. «Спросил, вижу ли я, каким атакам он подвергается. Мой ответ свелся к тому, — передаю наш разговор по смыслу, — что не меньшим нападкам подвергается и президент страны. Меня критикуют за то, что я, подписав Договор, подвергну опасности целостность государства, а президента России — за то, что он, сделав то же самое, продлит жизнь империи. Но раз недовольны и крайне правые, и крайне левые, то это лишь свидетельствует, что мы на правильном пути.
Завершая разговор на эту тему, я сказал:
— Борис Николаевич, мы не должны ни на шаг отступать от согласованных позиций, с какой бы стороны их ни атаковали. Нужно сохранять хладнокровие и продолжать подготовку к
И хотя Михаил Сергеевич пишет, что телефонный разговор закончился на хорошей ноте, обращают на себя внимание слова о том, что у него остался осадок, не ушло ощущение, что Ельцин чего-то не договаривает. Горбачев высказал предположение: он давно, на протяжении нескольких месяцев вел закулисный разговор об альтернативном оглашении «четверки» — России, Украины, Белоруссии и Казахстана. Разговор то затухал, то возобновлялся, эта идея не покидала Ельцина, и не только его.
В тот же день вице-премьер правительства России О. Лобов заявил: руководство России не согласно с рядом положений Союзного договора и не будет их исполнять.
Эти слова напомнил Лукьянов 20 августа на встрече с народными депутатами СССР, представляющими демократическое крыло.
«Поэтому Михаил Сергеевич просил на 21 августа собрать Совет Федерации, — сказал Лукьянов. — В ответ мы получили издевательский ответ Ельцина, что после подписания Союзного договора никаких Советов Федераций и никаких союзных органов не существует».
15 августа
Жижин, Егоров и Грачев вернулись на объект в Московской области. К вечеру проекты первых документов «Обращение к советскому народу» и «Заявление советского руководства» были готовы. Было решено доложить их Горбачеву для реализации.
Крючков и его единомышленники полагали, что Михаил Сергеевич вот-вот прервет отпуск, прилетит в Москву и вернется к рассмотрению Союзного договора. Но тот, по словам Крючкова, стал жаловаться на состояние здоровья, на радикулит, который якобы не позволял ему передвигаться и активно работать, говорил, что интенсивно лечится.
Ну а в тот день он позвонил из Фороса и устроил гневный разнос за публикацию в «Московских новостях» проекта Союза Суверенных Государств. По словам Крючкова, у Горбачева и тех, кто готовил проект, публикация вызвала своего рода шок.
Михаил Сергеевич возмущался утечкой, требовал установить виновников. «Его расчет был на то, — утверждал Крючков, — чтобы подписанием договора 20 августа поставить советских людей перед свершившимся фактом».
Публикацию поместили под заголовком «Мы еще не знаем, что надежда уже есть». В редакционном врезе было сказано, что публикуемый документ хранился в секрете, но поскольку подписание произойдет 20-го, до которого оставалось несколько дней, общественное обсуждение определяющего судьбу миллионов людей документа должно начаться как можно раньше.
Крючков называл «Московские новости» прогорбачевской газетой, во всяком случае не враждебной ему, и причина решимости редакции пойти на публикацию так и осталась для него неясной. Кто-то ведь допустил утечку. Кто? Где могла получить редакция секретный документ?
Крючков нашел там и ссылку на себя. К сфере, относившейся к ведению Союза, было причислено и обеспечение его государственной безопасности. Слово «руководство» было выделено жирным шрифтом и помечено звездочкой, отсылавшей к примечанию. Вот оно: «Предложение т. Крючкова В.А. согласовано с руководством республик».