КГБ в 1991 году

Сойма Василий

— Каких вопросов?

Первые фразы прозвучали по пути в кабинет. Когда они вошли, Горбачев сел в кресло за маленьким столом, Шенин и Варенников — на стулья, стоявшие у стены. Остальные, кроме Плеханова, которого он довольно некорректно попросил выйти, разместились на подоконниках и около окон.

Разговор в кабинете попытался начать Шенин:

— Мы приехали, чтобы обсудить ряд вопросов о положении в стране.

Горбачев прервал его:

— Кого вы представляете, от чьего имени говорите?

С этой минуты начинается самое интересное — ход беседы.

Здесь важна каждая

деталь, каждый оттенок интонации. Наиболее полно разговор отобразил Болдин, пожалуй, самый наблюдательный из участников — он ведь был журналистом да еще работал в «Правде» — главной советской газете.

Болдин честно признался — такой реакции Горбачева вряд ли кто мог ожидать, когда вчера оговаривалась тема доклада президенту. Все рассчитывали на взаимозаинтересованное обсуждение вопроса в духе аналогичных встреч в прошлом и поручений, которые давал Горбачев о готовности введения чрезвычайного положения в стране. И вот теперь с самого начала разговор не складывался.

— Кого вы представляете? — повторил он снова свой вопрос, — и от чьего имени говорите?

Услышав, что речь идет о людях, большинство которых и раньше привлекалось им, кроме Варенникова, для выработки мер в случае неблагоприятного стечения обстоятельств, Горбачев смягчился:

— И это все? — спросил он.

— Да, это все.

«Мне показалось, — отмечает Болдин, — он боялся услышать, что прибывшие представляют руководство России. Больше всего его волновала встреча глав союзных республик и, как он полагал, некий заговор..

— Ну и что вы хотите сказать? — спросил он уже спокойнее. — Я хотел бы начать с обстановки в стране, — начал О.Д. Бакланов. — Вы знаете, в каком трудном положении находится сельское хозяйство и промышленность, а мы занимаемся сегодня не тем.

— Что ты мне говоришь? Я все это знаю, я знаю лучше вас».

Согласно записи Болдина, говорить Бакланову он не давал. Прервал и Варенникова, который пытался было доложить о положении в стране и армии, о необходимости чрезвычайных мер. Не стал слушать Шенина, потребовавшего отменить указ Ельцина о департизации.

— Надо дождаться заключения Комитета конституционного надзора, — произнес Горбачев. — Чтобы все шло цивилизованно, демократическим путем.

Шенин не выдержал:

— С вами все давно ясно.

Горбачев остановил и Болдина, пытавшегося довести до сведения президента, что правительство и Верховный Совет против принятия не обсужденного ими нового Договора, нетерпеливо потребовал:

— Конкретнее давайте.

Болдин, по его словам, начал выдавать конкретику. Он ведь окончил Тимирязевскую сельхозакадемию, был редактором «Правды» по отделу аграрно-промышленного комплекса. Начал говорить о необходимости принятия чрезвычайных мер в ряде районов во время уборки урожая и для стабилизации экономики — те самые варианты, которые по поручению Горбачева готовились на случай критического состояния дел.

Однако его реакции не последовало. Он думал о чем-то другом и неожиданно спросил, распространяются ли меры чрезвычайного положения на действия российского руководства. Когда услышал «нет», успокоился.

— Все, что вы предлагаете, лучше осуществить демократическим путем, поэтому я советую

как можно сделать то, что намечается.

«Дальше пошел спокойный и деловой разговор, — отмечает Болдин, — смену тональности которого я не сразу понял.

Михаил Сергеевич деловито говорил о том, как нужно решать предлагаемые вопросы, пояснял, почему он занимает такую позицию.

— Вы подумайте и передайте товарищам, — говорит он. Пожимая на прощание руки, добавляет:

— Черт с вами, действуйте».

Сказал, как истинный атеист: «Черт с вами…» Вообще-то в таких случаях в народе принято говорить: «Бог с вами…» Но это в народе, а сказала-то власть.

Что на самом деле стояло за этой напутственной фразой? Как ее нужно было понимать? Как одобрение или пренебрежение? Впрочем, есть и другая формулировка сказанного им: «Черт с вами, делайте, что хотите, но доложите мое мнение». И всем пожал руки.

Она в том же ряду, что и другая произнесенная им после возвращения загадочная фраза:

«А всего вам я никогда не расскажу».

М. Горбачев: «Что это за визит, не согласованный со мной?» (продолжение)

Протокол допроса Горбачева в качестве свидетеля зафиксировал иную тональность разговора. Ее приводит в своей книге экс-генпрокурор Степанков. На вопрос следователя: «Они документов никаких не представили?». Горбачев ответил отрицательно.

«Нет, документы мне не предъявлялись. Чувствовали они себя неуютно. Я определился — это же предатели. Разговор с моей стороны шел с ними жесткий, эмоциональный. Начали уговаривать, что я устал, у меня много работы, заговорили о здоровье, эту тему продолжил Бакланов. Я напомнил, что на 20 августа назначено подписание Союзного договора. Последовал ответ: “Подписания не будет”».

Следователь задал уточняющий вопрос:

— Это сказал Бакланов?

«Да, Бакланов, — подтвердил Горбачев. — Он же сказал: “Ельцин арестован". Потом поправился: “Будет арестован в пути”. Это был, наверное, элемент шантажа, давления. Бакланов заявил мне примерно следующее: “Михаил Сергеевич, да от вас ничего не потребуется. Побудьте здесь. Мы за вас сделаем всю грязную работу”. Молчал долго Болдин. Стоял у окна, у меня за спиной, а затем тоже вышел вперед, высказался. Вижу: договоренность была — все должны сказать, все должны быть повязаны. Я еще раз повторил, что ни на какие авантюры не пойду, никому полномочий не передам, никакого указа не подпишу».

О.Д. Бакланов: «Полчаса рассказывает про свою ногу…»

Из интервью интернет-газете «Фонтанка, ру», 2011 год:

— Мы хотели убедить его, что подписывать такой договор втихую нельзя, что надо обсудить его с товарищами, хоть у него в Форосе, хоть в Москве. Но Горбачев сразу заявил: «Даже если мне ногу отрежут, все равно поеду подписывать». А потом начинает ныть, как он плохо себя чувствует. Полчаса рассказывает про свою ногу. Как он шел, как его вдруг кольнуло. «Вы же видите, я еле сижу. Никуда с вами ехать я не в состоянии». Хорошо, если еле сидишь, предложи нам остаться, вызови остальных — поговорим. Так нет же.