КГБ в смокинге. В ловушке
Шрифт:
— Но, мадам... — на красивом лице бельгийки промелькнуло что-то, отдаленно напоминающее работу мысли, — я даже не знаю, чем вам помочь...
— Ладно, — я махнула рукой, поняв, что просто срываю на этой смазливой девке свое раздражение, — тогда принесите мне коньяку.
— Момент, мадам, — лицо стюардессы просветлело. — Вам «Мегаксу» или «Курвуазье»? Есть еще хороший испанский коньяк, но я его не пробовала...
— А от чего можно быстрее вырубиться?
— О мадам, тогда вам лучше всего выпить хорошего шотландского виски без содовой! — она
Бержерак издал особенно страшный рык, прозвучавший как восклицательный знак после рекламы виски.
— Ладно, тащите «Джонни»...
Бержерак вдруг затих. Над нами воцарилась оглушительная тишина. Осторожно, чтобы не спугнуть сладостное мгновение, я покосилась на соседа. Его глаза были открыты. Мало того, взгляд этого хоботоносца в добротном темно-синем костюме и ярком галстуке зафиксировался где-то на уровне моей груди. Монстр уставился на нее так, словно увидел чемодан, битком набитый долларами, и не может понять, спит он или грезит наяву.
Я щелкнула перед его носом пальцами, стараясь хоть как-то отвлечь внимание Бержерака. Но ои даже не моргнул.
— Вы так можете окосеть, месье, — сказала я по-французски.
— Only english! — не отводя взгляда, прохрипел Бержерак. — Правда, — добавил он уже на французском, — есть только одна вещь на свете, которая может заставить меня говорить на языке этих лягушатников.
— Послушайте, вы мне надоели!
— Если позволите, мадам, я хотел бы закончить свою мысль... — он укоризненно посмотрел на меня, затем пригубил шампанское и довольно чмокнул. — А вот здесь все правильно. Это «Вдова Клико». Итак... Ваша грудь, мадам, вызвала во мне совершенно незабываемые воспоминания, которыми я сейчас же хочу поделиться с вами...
— Может, не стоит? — с надеждой спросила я. — Зачем тревожить и без того травмированную психику?
— Если бы я мог, если бы я мог! — Бержерак горестно помотал головой. — По я не могу. Признания рвутся из самой глубины моего сердца, хочется делиться, вспоминать, наводить мосты памяти между прошлым и будущим...
Он разволновался так, что пролил шампанское на брюки, засуетился, пытаясь промокнуть их салфеткой, пролил еще полбокала, потом махнул рукой и вновь вцепился в меня:
— Шесть лет назад я отдыхал в Майами-Бич, штат Флорида. Стояло прекрасное лето...
— Послушайте, мистер...
— Ах да, — всплеснул руками американец, — я даже не представился, так взволновала меня ваша волшебная грудь. Меня зовут Джои!
— Удивительно редкое имя.
— Вы находите?
— Извините, Джон, я провела в Аргентине очень сложные дни и по-настоящему устала. Если вы не возражаете, я слегка вздремну, а потом мы продолжим нашу упоительную беседу. Не расстраивайтесь, храпеть я не буду. Обещаю вам.
— Так я храпел? — в голосе Джона отчетливо звучало отвращение.
— Несмотря на психические стрессы, вы очень догадливы.
— Я в жизни никогда не храпел. Неужели я...
— Вы не просто
— А проктолог зачем? — уныло спросил Джон.
— Чтобы он в спешном порядке замуровал ваше анальное отверстие. Ибо эти позорные звуки доносились и оттуда тоже.
— Вы меня очень расстроили, — огорченно признался Джон. — Вы высказали эти страшные упреки совершенно убийственным тоном. Так предъявляет обвинение в растлении малолетних окружной прокурор штата Иллинойс.
— Мне очень жаль... — сон, о котором я мечтала весь полет, наконец-то начал тяжелить веки. — Так вы не возражаете, если я немного посплю?
— Спите спокойно, мадам, — на какое-то мгновение его лицо преобразилось: с него как бы слетела шутовская маска, осталось только выражение заботы и тепла. А может, мне это просто показалось. — Я подумаю пока над вашими суровыми обвинениями. Это ведь ужасно, если вы правы...
Париж, как и по дороге в Аргентину, начался для меня с мощного толчка шасси, от которого я и проснулась. Несколько секунд я возвращалась к действительности, силясь вспомнить, что же мне снилось. По ничего не вспомнила, кроме ощущения руки на плече — теплой, сильной и какой-то трепетной. Руки Юджина...
— Париж, мадам! — Джон уже надвинул на лоб широкополую шляпу с загнутыми полями. — Я знаю здесь пару неплохих местечек, где можно от пуза пожрать и от души повеселиться. Может, составите компанию? Тем более что я еще не все сказал о вашей сногсшибательной груди.
— Боюсь, придется отложить вашу культурную программу до следующего раза, — я открыла сумку, извлекла зеркальце, прочие косметические причиндалы и начала приводить себя в порядок. Хотя для кого я это делала? И кто в Париже мог оценить мои судорожные потуги выглядеть красивой и беззаботной?
— Я серьезно! — Джои надвинул шляпу еще ниже. — Примите мое приглашение, и я даже готов целых два часа не затрагивать тему вашего бесподобного бюста. Хотя, видит Бог, мне легче было бы год не видеть виски.
— Спасибо, Джон, но я и вправду не могу.
вершенно не трогали их слепящие драгоценности, роскошные дубленки, породистые, идеально выбритые лица и лебединые шеи, благоухавшие тончайшими духами. Уверенность в себе — вот чем буквально дышала эта толпа и чего мне так не хватало. А в Юджине эта уверенность перехлестывала через край и мелкими брызгами освежала мое лицо, мою душу, мою плоть...