Киерленский изувер

Букреев Марс

– Спасибо за заботу, Этли, - внезапно произнесла женщина, - за вчера.

– Не стоит, я просто помог, по-соседски.

– Я тут шарф Волгану вяжу, хочешь и тебе тоже сделаю, на зиму самое то будет.

– Нет, спасибо. Лучше Волгану второй свяжи.

Этли пересел за стол.

– Ты мне про храм в Вендалане хотел рассказать, помнишь, - не поднимая глаз промолвила Лавена. – Страсть, как интересно, что там в других землях, да городах.

Этли кивнул. Сам удивился, что помнит на чем остановился их разговор с женой докера. Это после все событий-то! Собравшись с мыслями он произнес:

– Ну, нет, он не больше Киерлена. Но самый большой во всей

Сарданаре. Да и не только в Сарданаре, у дебрян храмы совсем маленькие, такие, как здесь на Языке. Он именуется Храм Света Творца. К нему ведет, такая широкая дорога, раз в пять больше, чем местная языковская, по которой из доков товары возят.

– Ого!

– Да это еще, что! Вдоль той дороги стоят статуи всех сарданов-императоров, от тех древних Первого Царства, до предпоследнего, батюшки нынешнего, в полный рост, в дорогих облачениях. Каждый день жрецы этого храма омывают статуи драгоценными маслами из, тех, что с юга привозят. Запах там стоит дурманящий!

Он еще долго рассказывал Лавене. О многом. О том, как в Новых землях ушлые молодцы добывают эльфийские артефакты, как дружины левобережных князей несут дозор на границе с Оркейном, как дебряне добывают редкие и дорогие меха. Лавена слушала с горящими глазами, удивляясь или негодуя. Когда Этли сказал, что дебряне веруют в Триединого, но отказываются считать сардана-императора его наместником, она воскликнула: «Вот безбожники!».

А Этли думал, как же хорошо сидеть вот так с человеком, болтать о разном. Спокойно, не торопясь. По-домашнему. В груди разлилось тепло. Он вдруг поймал себя, что не пытается сдерживать улыбку, от вида которой дети начинали заикаться, а утонченные особы падать в обморок. А Лавена не отводит глаз, когда кривая некрасивая улыбка искажает его лицо. Жаль, что судьба у него другая – всегда быть одному.

***

Старик со струпьями на лице грелся на солнышке. Он сбросил вязанку дров, уселся на нее и, щурясь от небесного света, улыбался. Как же хорошо жить! Особенно сейчас. Последние две недели – лучшее время в его жизни. Ну, кто бы мог подумать! Улыбка старика стала шире.

Почему-то вспомнилось детство. Улочки Славиосы, огромного города в Востойе, вотчине Великого Князя, ближайшего родственника и вечного соперника сарадана-императора. Но прожив там все детство и юность, он ни разу не видел Великого Князя воочию. Да и чего удивляться-то, кто Князь и, кто он, нищий, рожденный в канаве, на окраине Славиосы. Мать он помнил плохо, лишь смутные воспоминания, о чем-то теплом и нежном иногда тревожили его. Попрошайка и дешевая шлюха, она умерла рано. А отца он не знал вовсе.

Вспомнилось, как со стайкой таких же грязных, оборванных и голодных мелюзги они бежали за хорошо одетыми горожанами и клянчили: «Дяденька, дяденька подайте ради Спасителя», а когда медный грош падал на землю гомонили в разнобой: «Да продлит ваши дни Триединый». Да, тогда было так же, тепло и безмятежно.

Когда он возмужал, то сбор подаяния показался ему малоприбыльным. Деньги охотно кидали детям, старикам, калекам. А вот здоровенному лбу чаще отвешивали пинков и грубой брани. Работать у него не получалось. Тяжело, платят мало, да и никакого смысла в этом не было. Стать мастером или обзавестись собственной лавкой ему не светило. И он начал воровать. Тут дела пошли в гору! У него к этому занятию оказался талант. Кошельки незадачливых горожан, товары засуетившихся торговцев, любая ценность хотя бы на миг оставшаяся без присмотра, все становилось его добычей.

От города к городу, от села к селу он добрался до Вендалана, стольного города сардана-императора.

Воровство позволяло сносно жить, а ловкость – не попадаться. Но вот пришла старость. Он не сразу это понял, когда попался впервые. Хотел стащить, какую-то сущую мелочевку. Может быть это и спасло его. Ему намяли бока так, что неделю не мог ходить. Спасибо и на том, что не потащили в управу, где он так легко бы не отделался.

Затем, вроде бы все вернулось на круги своя. Целый год он кормился своим низким ремеслом. Но вскоре попался вновь. На этот раз влип он серьезно – покусился на кошелек высокородного знатника. Да, кто б знал, что он знатник, одет был как простой горожанин. И чего эти благородные шастают среди простонародья, сидели бы в своих замках, да усадьбах. Побоями тогда дело не ограничилось, кликнули стражу, сволокли в управу, а там комендант, лениво и равнодушно спросил:

– Руки отрубим или сразу на виселицу? Ты хоть знаешь на чье имущество позарился?

Он не знал, а объяснять ему никто не стал.

Сколько он тогда промаялся в темнице, один Триединый ведает. Палачу все некогда было, более важными преступниками занимался. А когда его и еще десяток таких же бедолаг вели из этой тюрьмы в другую, бежал, вместе с одним душегубом. Долго они прятались по подворотням и самым убогим районам столицы, а потом он и вовсе ушел из Вендалана.

После этого, сообразив, что сноровка у него уже не та, вернулся к попрошайничеству. Воровал редко и у редких ротозеев. Долго еще бродяжничал по городам и весям. Да затеялся идти в Киерлен. В Киерлене находилась самая настоящая городская гильдия нищих. Могли и принять старика, опыта у него ого-го! И воровать мог научить, и притворятся калекой и трюки всякие знал, на какие падки легковерные горожане. Да не пустили его в город. Совет запретил нищих пускать. Своих навалом, в той же гильдии.

Поселился в Норах, где такие же нищие живут, как в гильдии, только кормятся от путников. Да понимал он, как зима настанет, с холодами и снегом, не пережить ему. Помрет, не вытянет он зиму пережить. Как же не хотелось умирать! С ужасом он представлял ночами, как его не станет. Останется на месте солнце, небо, земля, город этот проклятущий, а его не будет. А ведь хочется жить! И что с того, что он старик? Жить-то хочется!

Но ему повезло! Нежданно, нагадано! Теперь у него есть крыша над головой, одежда, еда и вино. Чего еще можно желать? Правда, человек, которому он служит, такие вещи творит, жуть! Но если не будет помогать ему, то вмиг окажется на улице, а то и еще хуже.

Старик заприметил одинокую девицу. Молодая, двадцати еще нет, кровь с молоком. Светловолосая, курносая, проходя улыбнулась ему. Взгляд ясный, наивный. Старик встал, закряхтел, заохал, годы нищенствования научили хорошо притворяться. Поднял вязанку дров, уронил. Задышал тяжело.

– Дедушка, тебе помочь?

Не ошибся значит, простодырая деваха.

– Ох, деточка, помоги коли можешь, тяжко мне уже, старый я.

Они подхватили вязанку с двух сторон.

– Куда идти-то? – спросила девушка.

– Так вон, мой дом, видишь крыша из-за амбара торчит.

– Так там же никто не живет.

– Пока я живу, а скоро и хозяева приедут. Я для их приезда тут все готовлю.

Старик оглянулся по сторонам. Никого нет. Безлюдное тут место, самое то.

– Давай свернем, тут короче.

Старик потянул вязанку, увлекая девушку за собой, стараясь скрыться с просматриваемого места.

– А ты сама-то чья будешь?

– Элли я, дочка Звентаря, ременщика.

– Аааа, ну да, да Звентарь, как же знаю, - протянул старик.