Киерленский изувер
Шрифт:
***
Проснувшись, Этли решил наведаться в дом ременщика. Оглядеться. Может быть удастся увидеть и покойную. Возможно он разглядит на ней и проклятые эльфийские символы, ему надо понять, с кем придется иметь дело: с глупцами, откуда-то прознавшими о возможности получить бессмертие или с теми, кто понимает, что делает.
Пока он собирался, в комнату вошла Лавена. Она уже могла ходить, опираясь на палку, и время от времени поднималась на кухню, помочь Оттику. Этли улыбнулся ей. После того, как он посидел рядом с женой докер, рассказывая о том, что видел в странствиях, она стала ему
Взять хотя бы тот день, когда Лавена подвернула ногу. Что тогда ему только не лезло в голову, прости Триединый. Нет, скорее она стала интересна для него, как человек. Любознательный, не желающий смириться с жизнью, доставшейся ей. И хотя бы через рассказы другого человека увидеть то, что ей никогда не суждено узреть. А еще она не шарахалась от его улыбки.
Но вместо того, чтобы улыбнуться в ответ, женщина понуро села на кровать. Избегая смотреть на него, Лавена спросила:
– Скажи, Аскель, ты ведь слышал вчера наш разговор с Волганом?
Отпираться Этли не стал. Как же ему нравилось, что она называет его по имени.
– Знаешь, - продолжила Лавена, - давай прекратим все разговоры, кроме самых необходимых. Действительно, нехорошо получается. Пока муж в доках работает, я тут любезничаю с тобой.
После этих слов, у Этли неприятно защемило в груди. Но не подав вида он холодно ответил:
– Как пожелаешь.
Собравшись, он молча вышел. На его лице не осталось и тени от улыбки. Поднялся наверх, где в трапезной Оттик беседовал с каким-то незнакомцем. Не обращая внимания, Этли прошел к выходу и уже не видел, как незнакомец не отрывает от него взгляда.
***
Дом ременщика Этли нашел быстро. Возле него собралась целая толпа, родственники, соседи и просто зеваки. Убийства не были чем-то удивительным на Языке, но такое, когда бедную девушку запытали до смерти, даже здесь вызывало тревогу и любопытство. Из дома доносились плач и причитания, а возле крыльца выстроилась очередь желающих проститься с усопшей. Этли встал в конец и принялся сосредоточено прислушиваться, о чем судачат окружающие.
– Бедная девочка…
– А порезали то, как страшно…
– Говорят и лица нет, срезал изуверище проклятый…
Убийце девушки дали уже прозвище – изувер. Эх, если бы эти люди только знали, что истерзанные тела девушек и молодых женщин - дело рук целой организации, а не спятившего живодера.
– А Звентарь-то, вовсе сплохел, - говорила какая-то старуха другой, - лежит недвижимый, того и гляди, отправиться вслед за родной кровинушкой.
Очередь двигалась быстро. Но за это время Этли узнал, что убитая была послушной и заботливой дочерью, никаких шашней с незнакомцами за ней не замечалось. Да и Звентарь, отец ее, отпускал дочку лишь до рынка или колодца и сразу обратно.
Войдя в дом Этли оказался в полумраке. В комнате, на лавках, стоял гроб. Вокруг сидели женщины в траурных, черных платках – родственницы и плакальщицы. Отличить их было легко: плакальщицы выли громко и горько, отрабатывали плату, родственницы – тихо рыдали.
Подойдя к гробу Этли разочаровался, увидеть ничего не удалось. Тело было завернуто в саваны, а
Оказавшись вновь на улице Этли огляделся. Девица, как он понял, не из гулящих, значит уволокли ее где-то рядом, возле дома. Да скорее всего днем, вряд ли дочка ременщика шастала по ночам. Значит изувер этот, как окрестили убийцу языковцы, рядом где-то находился. Точнее место, где несчастную девчонку резали находилось рядом. Но вот где?
Соседние дома выглядели прилично. Насколько это возможно для Языка. Обычные жилища мелких ремесленников. Да и навряд ли, кто-то из соседей – простых людей – состоял в Культе Бессмертия. Сейчас Культ не настолько силен, как двадцать лет назад. Скорее, местные донесли бы на странных людей, предлагающих им похитить молодую соседку.
Этли побродил по округе и наткнулся на, казалось бы, заброшенный дом. Немного обветшалый, с заколоченными окнами, он стоял особняком от остальных. Мимо проходил парень, которого Этли выдел возле дома несчастного Звентаря:
– Кто живет в этом доме? – спросил он.
– Да, никто, - ответил парень.
– Год назад его, вроде купили, но никто не въехал, так и стоит брошенный. Говорят, иногда тут дед какой-то появляется, вроде как присматривает.
Этли еще раз оглядел заброшенный дом. Хорошее место для убийства. Если жертве заткнуть рот кляпом, чтобы не орала – режь на здоровье, измывайся хоть несколько дней. А тут и до реки недалеко. В темноте тело сволочь, да бросить в воду – плевое дело. Но вместо того, чтобы бродить вокруг заброшенного дома, Этли решил заняться более многообещающим делом – зайти в Храм Милости Спасителя.
***
Храм стоял на рыночной площади Языка, обнесенный хлипкой оградкой, скорее предназначенной обозначит землю общины жрецов, чем воспрепятствовать воришкам. Да и кто может покуситься на святое, даже здесь, на Языке? Особенно, если община преимущественно состоит из крепких мужиков, способных накостылять любому святотатцу.
За оградкой располагалось несколько деревянных строений, дома и подсобные постройки. Сам двухэтажный каменный храм, возвышался среди них подобно горе. Его остроконечную крышу венчало Копье Святого Севера, блестящая на солнце стрела, направленная в небеса.
Этли прошел по дорожке, ведущей внутрь, мимо окрашенных столбов с курильнями на вершине. Сейчас бронзовые чаши были пусты, но в праздники, при хорошей погоде, в них жгли благовония и ароматный дым тянулся вверх. Этли поднялся по ступеням и вошел внутрь. В храме царил мягкий полумрак, сверху из узких окошек падал рассеянный свет, придавая всему окружающему оттенок нереальности. Прямо напротив входа расположился довольно внушительных размеров триптих. Центральное изображение было посвящено Спасителю. Его лик, одухотворенный и строгий, казалось всматривался в самую душу Этли. Черные, смоляные кудри выбивались из-под железного шлема. Белый, еле заметный дымок от курильниц, висел в воздухе, искажал изображение, из-за чего лицо Спасителя казалось живым.