Киерленский изувер
Шрифт:
***
Когда Таштаг умолк, Руди отхлебнув из кружки спросил:
– Ладно, предположим, горы – это тролли, а с чего ты взял, что твари, вышедшие из него – гоблины? Может быть – это маленькие трольчата?
– Они ссовсем не похожи.
– Головастики тоже не похожи на лягушек.
Орк фыркнул:
– Тоже мне головасстики.
– Пускай, гора и хищные твари из нее – одно и тоже, только в разных возрастах, все равно – этот рассказ познавательный. Никто не знает, что лежит восточнее Оркейна, оказывается,
– С того дня, я решшил – мое слово – ссталь!
Этли кивнул. Рассказ Таштага пролил свет на кое-какие его странности. На бритую макушку, к примеру. Сбрил, чтобы не позорить свой ном, он ведь бежал, когда его господин подвергся опасности. А еще он почему-то вспомнил свое путешествие в Оркейн, тогда там ходили странные слухи о самозванце, объявившем себя воплощением Великого орка – древнего вождя зеленокожих, объединивших все орды. Орки тогда, чуть не сокрушили своих извечных врагов эльфов, лишь помощь гномов и людей спасла тогда остроухих. Ну и их коварство, конечно. Великий орк пал не на поле брани, а на переговорах с эльфами, отравленный не то редким ядом, не то не менее редким заклинанием.
Правда, коварство бессмертных сыграло с ними плохую шутку. Так же, как и с Великим орком они поступили и со своим союзником, сарданом-императором Востаном I. Но тут они просчитались. Если орки, после гибели своего вождя, погрязли в междоусобицах и взаимной грызне, то людей возглавил новый сардан, брат предыдущего – Лютан. И то, что эльфы спасли от орков, стало добычей людей – все земли в низовьях Велавы, где и стоит сейчас Киерлен.
Было это так давно, события той эпохи сохранились лишь в песнях, да легендах, ну и редких хрониках. А вот для многих остроухих, живущих неизмеримо долго, все это происходило словно вчера. Не потому ли, десятилетие назад, эльфы вторглись в земли Сарданары, рассчитаться за прошлые обиды?
Видимо, выпил он достаточно, раз начал скатываться в досужие размышления. Этли потер глаза. Пора спать.
– Пора спать, - вымолвил Волган. – Мне-то одному завтра рано вставать, работа ждать не будет.
– Хорошшо, мне только к обеду.
– Работничек, - усмехнулся докер.
Они разошлись по своим каморкам. Засыпая, Этли ощутил смутную тревогу. Он что-то услышал сегодня, случайную фразу, дополняющую рассказ. Чья фраза? Чей рассказ? Он заснул, не сумев вспомнить.
***
На следующий день, когда уже во всю светило солнце, Этли проснулся. Он выпил травяного чая и решил сходить на рынок. Это Таштагу хорошо – Оттик откармливает орка словно на убой, а вот ему, Этли, никто ничего съестного не принесет.
На улице стало теплее, словно год катился не к суровой зиме, а пережив ее, готовился встретить животворящую весну. Снег стал тяжелым и мягким, с крыш капало. Этли не обманывался, короткая оттепель закончится уже
Почему-то вспомнился Храм Милости Спасителя, находящийся возле самого рынка. Забавно, но жрецы не спешили, как «пострадавшая сторона» расследовать убийство брата-исповедника и остальных. Видимо, не рискуют привлекать внимания Ордена Гнева. Хотя, возможно, Этли просто не в курсе дел жреческой общины.
Миновав несколько узких улочек, Этли вышел на мощенную дорогу, по которой неизменно катились груженные товарами возы. Он пересек дорогу и хотел уже нырнуть в хитросплетение домиков и лачуг на другой стороне, как услышал шум. Кто-то закричал, заржала лошадь. Грубый злой голос выдал:
– Куда же ты прешь, дура!
Этли обернулся на шум. Невдалеке замер груженный воз, под его колесами что-то слабо шевелилось. Через мгновение он понял, кто-то по неосторожности выскочил прямо под колеса телеги. Погонщик, худой мужик с суровым лицом, спрыгнул и принялся помогать несчастному. Из-под телеги показалась женщина. Одетая лишь в длинную разодранную рубаху, с кровавыми потеками на спине, она отшатнулась от возницы. Во всклокоченных светлых волосах застряли снежные хлопья. В руках женщина сжимала молоток.
Она дико глянула на возницу и выкрикнула прямо ему в лицо:
– Он у меня в голове!
И тут же, со всей силы, ударила молотком себе в лоб. Кровь потекла по лицу. Возница отпрянул, но тут же попытался выхватить молоток:
– Убьешься же, дура!
Но женщина, извернувшись бросилась прочь, вопя, что есть силы:
– Он у меня в голове! Это в голове!
Этли увидел, как она на бегу еще раз с силой ударила себя молотком.
– Убьется же, держи ее! – что есть сил завопил возница и бросился вслед за сумасшедшей.
И вправду, убьется. Этли побежал следом. Женщина бежала по мощенной дороге в сторону реки, окропляя белый снег красными каплями. Бежала она быстро, так, что возница не мог угнаться за ней. Встречные шарахались от безумной, не понимая в чем дело, таращились на нее.
– Да ловите же ее! – надрывался возница.
Этли обогнал мужика, но все еще не мог настичь убегающую. Он заметил, что еще несколько человек присоединились к погоне. Да, жители Языка, неравнодушные люди, хотя бы некоторые.
Вдали уже замаячили доки, женщина побежала быстрее. Куда она бежит? Во всем этом было нечто несуразное. Этли хорошо бегал, жизнь заставила, но и он не мог догнать беглянку. Такие удары, как женщина нанесла себе, могли бы свалить и здорового мужика, а ей хоть бы хны. И почему она в одной рубахе на холоде?
Свернув с дороги, женщина бросилась вправо, пробежав мимо нескольких домов она устремилась к реке, где в воду выходило несколько помостов. В окаймлении белоснежных берегов черные воды Велавы лениво текли на юг.