Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Машкевич Стефан

На сей раз всё прошло без конфликтов. На плакатах – никакой нелояльности: «Да здравствует Керенский!», «Граждане, поддержите фронт!», «Долой друзей Германии!» (прозрачный намек на большевиков и на историю с их проездом через Германию в пломбированном вагоне). Манифестация прошла по Владимирской, Фундуклеевской, Крещатику, Александровской к Лавре. В разных местах представители военного союза произносили речи, призывая отдать все силы «для последнего решительного удара, который должен спасти Россию». Но масштаб манифестации оказался весьма скромным³⁰⁸.

Скромными были и промежуточные результаты «наступления Керенского». Наступление 7-й и 11-й армий на Львов, начавшееся 18 июня (1 июля), остановилось уже через два дня. Солдаты стали митинговать, обсуждать приказы, и выдумывать всевозможные предлоги для неподчинения…

24 июня (7 июля) полковник Оберучев издал приказ по Киевскому военному округу, в котором отметил, что «под теми или иными предлогами не выполняются распоряжения об отправке маршевых рот и эшелонов» (на

фронт). Приказ, однако, не предусматривал никаких наказаний за уклонение от отправки на фронт – заявлялось только, что такие уклонения «являются изменой делу защиты родины и свободы»³⁰⁹. Заявления подобного рода не имели большого эффекта. Солдаты перестали видеть в своем начальстве авторитет. Через день или два Оберучев увидел, как на Царской площади солдаты с винтовками в руках врываются в трамвайный вагон, оттесняя публику и захватывая места (платить за проезд солдаты и не думали, хотя по правилам должны были платить по половинному тарифу). Он остановил свой автомобиль, подошел к вагону, подозвал солдат и приказал им построиться, что те нехотя исполнили. Когда же Оберучев обратился к солдатам, призвав их к порядку, один из солдат воспринял эти слова как оскорбление, и из толпы солдат раздались крики «Арестовать!»… До расправы не дошло. «Обращаю внимание на такое отношение солдат к своему командующему войсками», – только и заявил командующий военным округом полковник Оберучев в своем приказе по этому поводу³¹⁰…

При подобном положении дел с дисциплиной шансов на успех наступления не было. Временное правительство рисковало лишиться доверия к себе. Отсутствие же согласия с украинским движением грозило дополнительными осложнениями. Кроме того, правительство оказалось под давлением из своей же столицы. 22 июня (5 июля) на Всероссийском съезде Советов была принята резолюция, в которой съезд обещал «революционной демократии Украины свою полную поддержку в деле осуществления демократической автономии Украины» и предлагал «Временному Правительству войти в соглашение с органами украинской революционной демократии <…> для удовлетворения национальных потребностей украинского народа». В то же время и сами министры-социалисты, члены Временного Правительства, поставили вопрос о ликвидации украинского конфликта путем соглашения с Центральной Радой. В результате, сразу же по окончании петроградского съезда Советов, 26 июня (9 июля), правительство приняло решение послать в Киев представительную делегацию. На следующий день министр почт и телеграфов Ираклий Церетели, министр иностранных дел Михаил Терещенко и министр путей сообщения Николай Некрасов выехали из Петрограда, и уже 28 июня (11 июля) были в Киеве. Керенский должен был приехать в Киев вместе с коллегами, но был срочно вызван в Минск и потому прибыл в Киев на день позже³¹¹. Любопытно, что Гольденвейзер, восхищавшийся Керенским, здесь поставил его на второе место по значимости:

Приезд Церетели был большим событием для наших социалистических кругов, которые в нем, а не в Керенском, видели своего призванного вождя и руководителя. <…> [В]месте с Церетели заехал к нам с фронта Керенский³¹².

В первый день делегация разделилась: Некрасов и Терещенко беседовали с представителями Совета объединенных общественных организаций и с киевскими кадетскими деятелями (Некрасов был кадетом, Терещенко – крупным предпринимателем), Церетели – с представителями украинских социалистических партий и Советов рабочих и солдатских депутатов. На следующий день, 29 июня (12 июля), делегация вместе с приехавшим утром Керенским отправилась в Педагогический музей для официальных переговоров с Центральной Радой. С украинской стороны в переговорах участвовали Грушевский, Винниченко и Петлюра. Переговоры проходили на нижнем этаже здания, одновременно с заседанием Центральной Рады в большом зале. Грушевский так описывал эту встречу:

Я пропонував їм бодай показатись в повнім засіданні Ц[ентральної] ради, але Церетелі рішучо відмовився. Він поставив програму: годімся, але скоро, ніяких парламентарних дебат, ніяких дискусій, от при сім малім столику дійдімо торгу, ваше діло провести те, на чім договоримось, через ваш пленум, ми зараз безпосереднім дротом зв’яжемося з петербурзьким кабінетом, і справа буде закінчена: прийнятий нами текст умови буде оголошений двосторонньо, але буквально одностайно як постанова Ц[ентральної] ради з одної сторони і постанова центр[ального] уряду з другої. Центр[альний] уряд зробив спробу на Кавказі, організувавши краєвий орган з представників всіх трьох народностей, тим нейтралізував національні тертя і тягнув корисну комбінацію інтересів центру з інтересами краю. Експеримент удався, уряд готов повторити його в ширших розмірах для України. Але українці мусять рішучо і ясно заявити, що з заснуванням такого крайового органу мусять припинитись всякі силкування самочинного здійснення автономії України перед Всерос[ійськими] Установчими зборами. Бо і сей краєвий орган, і все, що він робитиме, – все се буде тільки підготовка до автономного ладу: автономію можуть дати тільки Установчі збори, се непохитна позиція уряду, з котрої ніщо не може його зрушити, бо інакше все розвалилось би, і здобутки революції пішли б прахом. Друге, йдучи назустріч українцям, уряд робить се як виїмок, а не як правило. Ся уступка не повинна бути прецедентом, щоб і інші краї

й області мали дістати такі органи краевого правління, і українці разом з урядом повинні стримувати і противділати подібним претензіям інших національностей³¹³.

Церетели, со своей стороны, вспоминал, что все трое украинских представителей четко высказывались в пользу автономии, но не отделения от России. Винниченко: «За двести с лишним лет совместного существования в пределах одного государства украинский народ свыкся с русским народом и его бытом и считает свою государственную связь с ним чем-то естественным. Он боролся со старым режимом не для отделения от России, а для того, чтобы добиться достойного существования внутри России. А с момента революции даже крайние сепаратистские группы почувствовали невозможность проповедовать украинскому народу отделение от России». Грушевский (как утверждал Церетели, «он с трудом говорил по-русски и постоянно перемежал свою речь украинскими выражениями»): «[Я] понимаю желание украинского народа не разрывать государственной связи с русским народом и с остальными народами России, ибо установление в пределах российской федеративной республики национально-территориальной автономии Украины даст украинскому народу возможность сочетать преимущества полной внутренней национальной свободы с преимуществами участия в жизни большого государства, с его международным влиянием и неисчерпаемыми ресурсами всестороннего прогресса для каждого из входящих в него народов». Петлюра прибег к любопытному сравнению: «Наши сепаратисты, – говорил он, – играют в Раде приблизительно такую роль, какую большевики играют в российских организациях: они очень шумливы, но влияние их ограничено. Мне и Винниченко они время от времени посылают письменные угрозы убить нас за измену национальному делу Украины».

Найти компромиссное решение оказалось несложно. Обе стороны понимали, что согласие в их интересах. Остановились, в общих чертах, на следующем: временно признать территорией украинского краевого управления девять губерний (таким образом de facto согласившись на автономию Украины); в дальнейшем эта территория могла бы быть изменена в соответствии с желанием населения, выраженным на всеобщих свободных выборах³¹⁴.

После переговоров с представителями Центральной Рады, проходивших за закрытыми дверями, Церетели и Терещенко около 10 часов вечера прибыли во дворец (Некрасов по окончании переговоров уехал из Киева). К 10 1/2 часам приехал Керенский, которого традиционно встречала огромная толпа. Военный министр поднялся на балкон и произнес приветственную речь. В 11 часов началось объединенное заседание исполнительных комитетов с участием трех министров. Открыл заседание Доротов, затем выступили Незлобин и Таск. Первым из гостей произнес речь Церетели, рассказавший о достигнутом соглашении и о предстоящей подготовке к осуществлению автономии Украины. Его речь вызвала бурные аплодисменты. Следующим произнес речь Керенский. По ходу выступления он предложил почтить память погибших за революцию.

Когда все снова уселись, А. Ф. Керенский продолжал:

Я видел великий подъем первого дня наступления, я видел, как под страшным свистом смерти наши товарищи и братья с кликами «да здравствуeт свобода, да здравствуeт революция» бросались в огонь…

А. Ф. Керенский сильно волнуется, нервная спазма сжимает ему горло и он не в состоянии говорить. Спустя 2–3 минуты, несколько оправившись, он продолжает:

Я видел, как падали те, кто верил в революцию. И после этого мы обязаны сделать так, чтобы эта кровь, эти жертвы не сделались жестокими и бессмысленными. <…> Великую ответственность берут на себя те, которые думают бороться с наступлением армии, и великий грех совершают те, которые это наступление своей пропагандой задерживают.

После Керенского с короткой речью выступил Терещенко, указав на то впечатление, которое «наступление Керенского» произвело за границей.

Заседание закончилось около 1 1/2 часов ночи. Министры под гром аплодисментов покинули дворец и отправились на квартиру Терещенко (на Бибиковском бульваре, 34), где они остановились.

30-го июня (13-го июля) Керенский посетил заседание Киевского губернского продовольственного комитета. Присутствовавшие произносили приветственные речи и уверяли министра в своей лояльности. «Особенно радуют меня приветствия, произнесенные на братском украинском языке», – заявил в ответной речи Александр Федорович. (Надо сказать, что в своих воспоминаниях он выразился в несколько ином тоне. Единственное упоминание, которого удостоились «братья» в его мемуарах, посвященных этому периоду, – это подстраничное примечание: «Я полностью опускаю здесь историю борьбы Временного правительства с сепаратистским движением на Украине и вообще вопрос о национальных меньшинствах»³¹⁵.) Сорвав очередной гром аплодисментов, министр покинул собрание и в автомобиле отбыл из Киева на фронт.

До окончательного провала наступления Керенского оставалось четыре дня.

Параллельно с переговорами в Киеве шло заседание Временного правительства в Петрограде. По требованию министров-кадетов это заседание перенесли в помещение главного телеграфа – чтобы получать телеграммы из Киева «в режиме реального времени». Князь Львов опасался, что, если делегация заключит соглашение, правительство не сможет противостоять его осуществлению. Но члены делегации успокоили министров, сообщив им, что Центральная Рада предупреждена: в Киеве готовится лишь проект соглашения³¹⁶.