Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Машкевич Стефан

Следующую речь от имени Генерального военного комитета произнес Симон Петлюра, после чего Павел Христюк от имени Центральной Рады официально прочитал Универсал. Собрание выслушало его сообщение стоя. Затем слово вновь предоставили Грушевскому, причем председатель предложил всем снова встать, потому что на этот раз «батько» говорил как официальное лицо²⁷³.

Около 5 часов дня заседание закончилось, делегаты вышли из Троицкого народного дома и приняли парад 1-го украинского полка имени Богдана Хмельницкого. Продефилировав перед членами Центральной Рады и военного комитета, полк, при полном боевом снаряжении, с пулеметами, направился по Большой Васильковской через Крещатик к Софийской площади. Делегаты последовали за войском. В 6 часов шествие подошло к памятнику Богдану Хмельницкому, где состоялся еще один митинг. Здесь Универсал перед войском прочитал Николай Ковалевский, а Грушевский произнес еще одну речь, закончив ее словами «Слава українському

народові» и сорвав овацию. Затем выступили Петлюра, Ковалевский, Гаврилюк. Опустившись на колени, толпа спела «Заповіт» и «Ще не вмерла Україна»²⁷⁴. Корреспондент «Киевлянина», описавший всю манифестацию одним абзацем, в сухих выражениях, не передавая не только содержания речей, но даже имен ораторов, не преминул, однако, заметить: «После речей Грушевский был поднят на руки и понесен и толпа с пением двинулась»²⁷⁵.

Два правительства

Итак, первый раунд остался за Центральной Радой. Она не просто добилась своего, но и показала, что запреты Петрограда ей более не указ. По сути дела, в июне 1917 года украинцы захватили инициативу во взаимоотношениях с Временным правительством – и не выпустили ее из рук вплоть до свержения последнего.

Первой иллюстрацией того, что Временное правительство в украинском вопросе отныне могло вести лишь реактивную политику²⁷⁶, стали обстоятельства его ответа на требования Центральной Рады. Подготовить ответ было поручено Юридическому совещанию – органу Временного правительства, созданному в марте и призванному давать предварительные юридические заключения на решения правительства. Председателем совещания стал Федор Кокошкин, один из основателей партии кадетов (в январе 1918 года он вместе с Андреем Шингарёвым будет убит большевиками – одно из первых «громких» убийств подобного рода); все его члены принадлежали к этой же партии. Юридическое совещание, после нескольких дней обсуждения, одобрило проект ответа Временного правительства, который заканчивался так:

В настоящее время, не дожидаясь ответа от правительства на высказанные ее представителями пожелания, киевская Рада самочинно провозгласила автономию Украины. Представители украинских партий не остановились перед актом открытого мятежа, подвергающим опасности государственное единство России и наносящим тяжкий удар российской демократии в момент напряженной борьбы ее за закрепление великих завоеваний революции.

Возлагая всю ответственность за этот акт на его виновников, Временное Правительство с своей стороны категорически отрицает за так называемым универсалом украинскому народу какую-либо силу. Оно выражает твердую уверенность, что верное русской революции большинство украинского народа его совершенно отвергнет и, в согласии с признанными всей Россией основными началами нового государственного порядка, будет ожидать разрешения украинского вопроса, отвечающего его жизненным интересам, от всероссийского Учредительного Собрания²⁷⁷.

Но, во-первых, этот проект был принят 13 (26) июня, то есть уже после объявления Универсала; во-вторых, он так и не был отправлен в Киев: в самом Временном правительстве по украинскому вопросу не было единства²⁷⁸. Против проекта проголосовали Николай Некрасов (министр путей сообщения), Михаил Терещенко (министр финансов) и сам премьер-министр Георгий Львов. В итоге в Киев было отправлено – и опубликовано в киевских газетах – обращение Временного правительства к украинцам, датированное 16-м (29-м) июня. (Отметим, что в петроградском «Вестнике Временного правительства» этот текст был подписан «Министр-председатель князь Львов»²⁷⁹, в «Киевской мысли» – «Временное правительство»²⁸⁰, а в «Киевлянине» – вообще никак²⁸¹.) Тон этого обращения был заметно иным:

Граждане украинцы! В дни великих испытаний обращается к вам временное правительство от имени всей свободной России. Через тяжкие испытания идет Россия к утверждению свободы, которая даст народу благосостояние и вернет всем национальностям их права. <…>

Разве вы не часть свободной России, разве судьба Украины не связана неразрывно с судьбой всей освобожденной России? <…> [Временное правительство], проникнутое живым сочувствием и сознанием долга перед украинским народом, <…> стремится изгладить все следы угнетения, которому этот народ подвергался.

Братья украинцы! Не идите же гибельным путем раздробления сил освобожденной России, не отрывайтесь от общей родины, не раскалывайте общей армии. <…> В нетерпеливом стремлении теперь же закрепить формы государственного устройства Украины, не наносите смертельного удара всему государству и самим себе. Гибель России будет и гибелью вашего дела. Пусть все народы России теснее сомкнут свои ряды в борьбе с угрожающими стране внешними и внутренними опасностями! Пусть окончательное решение всех основных вопросов они

предоставят недалекому уже учредительному собранию, в котором они сами будут решать судьбы общей им всем родины России и всех отдельных областей ее!

Как видим, основной посыл тот же самый – подождите до Учредительного собрания! – но правительство не обвиняет и не запрещает, а просит. Заметим также, что обращение было адресовано непосредственно народу, «братьям украинцам»; Центральная Рада (и тем более Универсал) в нём вообще не упоминалась. Это было, конечно, в духе позиции правительства, считавшего Раду не вправе принимать решения от имени всего украинского народа.

Тогдашнюю ситуацию вполне адекватно оценил Алексей Гольденвейзер: «<…> к украинцам постоянно обращались с увещанием: “Подождите, мол, до Учредительного Собрания”. Этот аргумент, при трезвом взгляде на вещи, нельзя не признать несколько прекраснодушным и наивным. Ведь для всех было ясно (а яснее всего для самих украинцев), что при Учредительном Собрании их позиция будет во всех отношениях слабее, чем теперь. Зачем же им было ждать его?»²⁸²

Первый состав Генерального секретариата Украины. Стоят (слева направо): Павел Христюк, Николай Стасюк, Борис Мартос. Сидят (слева направо): Иван Стешенко, Христофор Барановский, Владимир Винниченко, Сергей Ефремов, Симон Петлюра

Они и не ждали. Уже 15 (28) июня (опять-таки, накануне издания вышеупомянутого обращения) на заседании Комитета Центральной Рады было сформировано украинское правительство – Генеральный секретариат. Объявление о его создании было опубликовано через два дня²⁸³. В новый орган вошли девять человек, в том числе Владимир Винниченко (председатель и одновременно генеральный секретарь внутренних дел; так же и во Временном правительстве министр-председатель Георгий Львов был одновременно министром внутренних дел), Симон Петлюра (генеральный секретарь по военным делам), Христофор Барановский (генеральный секретарь финансов), Сергей Ефремов (генеральный секретарь по делам национальностей). Таким образом оформилось стандартное разделение власти на законодательную и исполнительную.

Но и законодательной, и исполнительной властям по-прежнему катастрофически не хватало места. Вновь слово Михаилу Грушевскому:

Саме сформування Ген[ерального] секретаріату вже поставило навіч перед сею прикрою неминучою прозою життя: де працювать і якими засобами реалізувать свій творчий ентузіазм?! Розширюючи круг завдань своєї роботи, Ц[ентральна] рада ще ніяк не могла розширити тої простороні, на котрій ся робота здійснялась. Вона далі тиснулася в кількох покоях Педагогічного музею і мусіла розташовуватись і в сінях, і в коридорах музею за недостачею лишнього приміщення. Ту апокрифічну «школу льотчиків-наблюдателів», що займала більшу частину музею, «Тимчасовому урядові України» все ще ніяк не давалось видворити з сього помешкання, невважаючи на всі заходи й зусилля, розпорядження начальника військової округи, клопоти і делегації військового з’їзду і т. д. «Полковник Гаммер-Молотов» і в вус собі не дув, і викручувався різними нічого не значущими фразами й обіцянками. Ген[еральному] секретаріатові приходилось розташувати свої «столи» – забрані від Ц[ентральної] ради – в тім же коридорі Ц[ентральної] ради – один стіл означав секретаріат освіти, другий – секретаріат земельних справ, де сиділи поруч «міністри, діловоди і машиністки», а одна з убиралень Педагогічного музею була обернена на президіальний покій секретаріату²⁸⁴.

Гаммер-Молотов проволікав, не виводив школи і зник із своєю школою остаточно, скільки, пригадую, вже під час провалу корнілівської історії, що сокрушив взагалі роги російському генералітетові контрреволюційному²⁸⁵.

Центральная Рада и Киев

Действия Центральной Рады вызвали трения не только между Киевом и Петроградом, но и в самом Киеве. Уездные учреждения Киевского уезда (общественная, земская, продовольственная и земельная управы) сразу же признали Центральную Раду высшим украинским правительственным учреждением и решили впредь всю переписку с Временным правительством вести через Центральную Раду²⁸⁶ (подобно тому, как раньше общение с Советом министров осуществлялось через губернатора и генерал-губернатора). Городские власти повели себя иначе.

До революции города по административной линии подчинялись губернатору – представителю правительства; исключение составляли несколько городов (Санкт-Петербург, Москва, Одесса, Севастополь, Николаев и др.), которые не находились в подчинении соответствующих губерний, а составляли отдельные административные единицы; над каждым из этих городов вместо губернатора стоял градоначальник. И те и другие назначались императором. После революции все они были заменены на комиссаров Временного правительства.