Ким Филби - супершпион КГБ
Шрифт:
Я сказал: «Но ведь Маклин и Берджесс действительно бежали в тот день, когда Моррисон подписал разрешение на допрос Маклина?» Ответ Филби: «Это простое совпадение. В течение некоторого времени Берджесс принимал участие в разработке плана побега, и его дата была установлена задолго до того, как Моррисон подписал разрешение на допрос Маклина. Кажется, это подтверждает в своих воспоминаниях и Джек Хьюлит, с которым Берджесс жил в одной квартире. Во время телевизионного интервала Хьюлит заявил, что Берджесс еще в среду сказал ему (а это канун совещания сотрудников СИС, МИ-5 и МИД, на котором был решено обратиться с просьбой к Моррисону), что в пятницу он уезжает за границу, чтобы помочь оказавшемуся в беде другу». Далее Филби продолжал: «Побег Берджесса не планировался. Мы знали, что это поставит меня и Бланта в опасное положение, однако решили остаться и
На этот инцидент, описанный в книге Филби «Моя тайная война», теперь можно посмотреть в реальном свете: это была попытка прикрыть недоработки советской разведки, в которых его собственные ошибки сыграли немалую роль. Была и еще одна цель: усилить у западных разведывательных служб подозрения, что остались неразоблаченными другие внедренные в их ряды агенты, спасти от краха оставшийся разведывательный потенциал. Позднее во время наших бесед на мой вопрос, испытывает ли он сожаления, Филби отвечал в общем плане. Внезапно у него прорвалось: «Профессионально я мог бы сделать лучше. Я наделал ошибок и заплатил за них». Несомненно, при этом он имел в виду свою дружбу с Берджессом и все перипетии по делу «Гомера».
О побеге Берджесса Филби узнал от Джоффри Патерсона, сотрудника МИ-5 в Вашингтоне. Филби таким образом описывал этот момент. «Ким, — прошептал он, — птичка улетела». Я изобразил на своем лице выражение ужаса (надеюсь, мне это удалось). «Какая птичка? Неужели Маклин?» «Да, — ответил он. — Но хуже того. Гай Берджесс бежал вместе с ним». Тут мой ужас был неподдельным». Филби предпринял решительные действия. Как только представилась возможность, он поехал домой, взял фотокамеру и все принадлежности к ней и все закопал в лесу на берегу Потомака. Затем он стал обдумывать создавшееся положение.
У Филби не было сомнений, что его дружба с Берджессом настолько компрометировала его, что улетучились все надежды на успешную карьеру в СИС. Возможно, ему удастся задержаться в каком-то подразделении разведки. Его преимущества заключались в том, что он знал правила предъявления улик, был уверен, что у властей ничего серьезного против него нет, что его друзья в СИС не будут настаивать на его увольнении из-за этой нелепой дружбы. Он решил остаться и ждать развития событий в Лондоне.
Ждать пришлось недолго. В собственноручно написанном и доставленном с нарочным письме заместитель директора СИС Джек Истон информировал Филби о том, что в скором времени он получит официальную телеграмму с вызовом в Лондон в связи с делом Берджесса — Маклина. Почему Истон написал личное письмо? Непонятно. С учетом действий руководства СИС в отношении Филби во время его последующего пребывания в Бейруте направление Истоном письма можно объяснить его намерением дать Филби сигнал бежать. Этим актом он полностью разоблачил бы себя и дал возможность СИС избежать скандала в случае ареста Филби и суда над ним.
Когда телеграмма поступила, Филби созвонился с сотрудниками ЦРУ и ФБР и проинформировал их о своем предстоящем недолговременном отъезде. Филби тронула та заботливость, которая была проявлена к нему сотрудником ФБР Мики Лэддом. Во время наших бесед в Москве он отозвался о Лэдде как «о прекрасном человеке и хорошем друге». У Филби состоялась любопытная встреча с Энглтоном, о которой он не говорит в своей книге. Об этой встрече Филби рассказал мне в Москве следующее:
«Энглтон позвонил мне, и мы договорились встретиться в баре до отъезда в аэропорт. Разговор он начал с вопроса о том, как долго я буду отсутствовать. Я ответил, что около недели. Мы поболтали немного, а затем Энглтон сказал: «Не можете ли вы сделать в Лондоне для меня любезность?» Я ответил утвердительно. Он передал мне письмо, адресованное начальнику британской контрразведывательной службы. Он сказал, что прозевал дипломатическую почту. Возникла потребность доставить письмо в Лондон максимально быстро». Филби сделал паузу, чтобы убедиться, что я понял его мысль, а затем подтвердил ее. «Конечно, такая просьба не должна была бы исходить от человека, у которого должны были бы возникнуть ко мне подозрения». Затем Филби ухмыльнулся. «Если, конечно, — сказал он, — в конверте не было чистого листа бумаги и Энглтон не хотел выяснить, что я с ним сделаю».
Есть в этой истории еще одна загадка. Тэдди Коллек, знавший Филби по его пребыванию в Вене, работал в то время в
Факт состоит в том, что в 1951 году Энглтон выступил в ЦРУ как один из защитников Филби. По указанию директора ЦРУ Беделла Смита, каждый сотрудник, знавший Берджесса, должен был подготовить о нем рапорт. 18 июня 1951 года Энглтон написал рапорт о нескольких встречах с находившимся в нетрезвом состоянии Берджессом, в котором указал, что Филби выступал как его защитник даже в тех случаях, когда поведение Берджесса компрометировало его, заявляя при этом, что «Берджесс перенес серьезное сотрясение мозга в автоаварии, которое периодически дает о себе знать». Однако содержание рапорта говорило о том, что Филби не следует винить в поведении Берджесса и что в отношении его нет каких-либо подозрений.
Рапорт Билла Харви носил совершенно другой характер. Датированный 13 июня 1951 года, он сводил воедино все «случайные стечения обстоятельств» в карьере Филби: он стоял во главе дела Волкова, был руководителем провалившейся албанской операции, полностью осведомлен о мероприятиях по поиску «Гомера», жил с Берджессом под одной крышей. Располагавший опытом работы в ФБР Харви пришел к выводу, что эти совпадения не являются случайными. Он сделал единственное резюме: Ким Филби является агентом советской разведки.
Беделл Смит, ознакомившись с рапортами, прислушался к рекомендациям Харви. В письме к Мензису в Лондон он указал, что Филби как британский офицер связи больше не устраивает американцев. В основном письмо было составлено самим Харви, который, очевидно, считал, что он должным образом отомстил Берджессу за оскорбление, которое тот нанес его жене Либби в доме Филби.
Еще до прихода письма Смита в Лондон руководящий сотрудник британской контрразведки Дик Уайт провел, по сути дела, допрос Филби. Он опросил Кима по всей его карьере и заострил внимание на пребывании Филби в Испании до того, как тот стал военным корреспондентом газеты «Таймс». Для Филби это был щекотливый вопрос, поскольку он ездил на деньги советской разведки. Кроме того, разведка снабжала Филби финансовыми средствами, и притом через Берджесса, который выступал в роли курьера. Уайт потряс Филби градом своих вопросов и, если бы Филби не смог показать, откуда он брал деньги на поездку, он сразу же стал бы «молодым британским журналистом, направленным в Испанию русскими», как об этом говорил Кривицкий в 1937 году. Данное Филби объяснение — поездка в Испанию была его попыткой прорваться в журналистику, поэтому он продал все что можно, чтобы собрать необходимую сумму — было довольно не убедительным, но имело то преимущество, что его невозможно было проверить.
У Уайта сложилось двойственное мнение о деле Филби. Интуиция подсказывала ему, что в этом деле что-то неладно, но, как он откровенно говорил своим коллегам, «Филби остается неуязвимым, поскольку в СИС против него даже слова не хотят слышать. Нам приходится действовать в одиночку». В МИ-5 было составлено досье на Филби, в котором нашли отражение его левые взгляды в молодые годы, венский период, женитьба на Литци, неожиданный переход на правые позиции. Работа во франкистской Испании, предупреждение Кривицкого, дело Волкова, бегство Берджесса — Маклина. «Я проанализировал материалы досье. Минусов в нем больше, чем плюсов», — информировал Уайт ЦРУ.
МИ-5 прежде всего поставило обо всем в известность ФБР. Роберт Ламфер, сотрудник ФБР, специализировавшийся по советским делам, вспоминает: «В Вашингтон приехали Дик Уайт и Артур Мартин (руководящий сотрудник МИ-5, занимавшийся делом Маклина). Мы чувствовали себя в определенной степени оскорбленными, поскольку англичане скрыли от нас свои подозрения в отношении Маклина. Поэтому перед тем, как подробно беседовать с Артуром Мартином, я рассказал ему о своей неудовлетворенности. Он показал мне подготовленное МИ-5 досье на Филби. Начиная с этого летнего дня 1951 года у меня никогда не возникало сомнения, что Филби является советским агентом. С тех пор, вплоть до своего ухода из ФБР в 1955 году, во всех лекциях, которые я читал для сотрудников ФБР, я открыто называл Филби советским агентом. Я не понимаю, почему СИС отказалось предпринять против него какие-то меры. По моему мнению, причина состоит в том, что в этом случае пришлось бы действовать против «своих людей». СИС отказывалось верить, что представитель высшего класса может продать самого себя».