Ким Филби - супершпион КГБ
Шрифт:
Я спросил Филби, какие неожиданные моменты возникли в ходе допроса и как он с ними справился. «Относительно молодого английского журналиста, якобы посланного русскими в Испанию, Кривицкий когда-то заявил, что перед ним фактически была поставлена задача убить Франко. Я не знаю, почему Кривицкий так сказал. Во всяком случае, Мильмо орал: «Вас посылали в Испанию убить Франко, не так ли?» Я ответил: «Учитывая, что русские могли использовать массу людей, чтобы совершить покушение на Франко, думаете ли вы, что они выбрали бы для этого именно меня?» По своему смыслу предложение было настолько абсурдным, что для каждого из присутствующих это было ясно.
Больше всего меня беспокоила возможность появления в ходе допроса каких-то
Филби имел в виду контроль со стороны МИ-5 радиосвязи между посольством СССР в Лондоне и Москвой во время предательства Волкова и расследования по делу «Гомера». Радиопередачи советской разведки ежедневно перехватывались и полностью записывались в основном для последующей работы над ними криптоаналитиков.
Если даже код в то время не поддавался расшифровке, ситуация могла совершенно неожиданно измениться. Простой объем радиосвязи говорил контрразведывательной службе об интенсивности работы советской разведки.
По записям радиопередач советского посольства в Лондон МИ-5 установила, что через два дня после поступления материалов на Волкова в Лондон объем радиообмена между Лондоном и Москвой резко подскочил. Когда измеренный до секунды объем этих радиопередач сравнили с объемом радиосвязи между Москвой и Стамбулом, начавшейся несколько часов спустя, то цифры почти совпали. МИ-5 пришла к заключению, что, когда власти в Лондоне были возбуждены по поводу содержания материалов Волкова, советское посольство было тоже чем-то очень взволновано, и о своем беспокойстве оно информировало Москву. Москва в свою очередь передала это загадочное состояние в Стамбул.
МИ-5 пришла к следующему выводу: «Узнав о деле Волкова, Филби обо всем проинформировал своего лондонского оперативного руководителя. Он радировал в Москву, а Москва передала информацию в Стамбул, чтобы перехватить Волкова». Теперь мы знаем, что было правильное предположение. Но предположение это еще не доказательство. Не являлся доказательством и тот факт, что был примерно такой же скачок в объеме радиосвязи между Лондоном и Москвой после того, как Филби был официально поставлен в известность о расследовании по делу «Гомера». Однако все это дало в руки Мильмо дополнительные аргументы, чтобы попытаться «расколоть» Филби.
В Москве я спросил у Филби, как он сумел с этим справиться.
«Я понял, что, если попытаюсь давать объяснения или выдвигать собственные идеи, вызову дополнительные подозрения. Поэтому когда Мильмо все это выложил, а затем спросил: «Как вы это объясните?», я просто ответил: «Откуда мне известно?» и больше не сказал ни слова. Это, конечно, неудовлетворительный ответ, но именно так мог ответить невинный человек. По правде говоря, я не знаю, насколько соответствовало действительности предположение МИ-5. Это была лишь обоснованная догадка, но не доказательство».
Филби заявил, что большинство других обвинений Мильмо были довольно необоснованными. Так, он обвинил Филби в том, что он «доверил Берджессу личные конфиденциальные документы». «Имелся в виду мой диплом из Кембриджа, который был найден в квартире Берджесса». (Много лет назад Филби вложил его в книгу.) Филби ответил, что это обвинение настолько бессмысленно, что ему трудно скрыть свое удивление.
Мильмо сдался. В его отчете отмечалось: «На этого человека у нас нет ничего, что выдержало бы проверку в суде». МИ-5 передали дело Филби Скардону. Этот с обычной внешностью человек, немного сутулый, с трубкой, крепко зажатой в зубах, искусство ведения допроса постиг в подразделении Скотленд-Ярда, занимавшемся расследованием убийств. В МИ-5 он оттачивал свое мастерство. Неизменно вежливые вопросы, возвращение время от времени в просительной форме к незначительным деталям, желая как бы получить разъяснение, рассматривалось Скардоном в качестве
Сотрудники МИ-5 рассматривали себя в качестве стражей законности и порядка. Поскольку их основная задача — ловить шпионов, в их мышлении появились следы полицейского. Ко всему они проявляли недоверие: с усердием полицейского искали виновного, особо тщательно изучали дела. Их мораль не допускала наличия «темных мест», изменений точек зрения; рамки, в которые они втискивали людей, были очень жесткими и узкими. Я встретился с Уильямом Скардоном, когда он ушел из МИ-5 и неполный рабочий день работал в СИС, занимаясь проверкой кандидатов на работу. В ходе нашей беседы он сделал два замечания, прочно засевших в моей памяти. Он заявил, что даже увлечения человека могут сказать ему о подверженности предательству. Он подразделял увлечения на две категории: «конституционные» и «неконституционные». Садоводчество — это «конституционное» занятие, хождение на лыжах — «сомнительное», мотоциклетный спорт — «очень подозрительное». Затем он сказал, что ушел из Скотленд-Ярда после того, как правительство отменило смертную казнь: уменьшение «ставок» больно задело его, удовлетворительный для себя выход он нашел в увольнении с работы.
Отсюда можно сделать вывод, что сотрудники СИС по характеру выполняемой ими работы, а также в силу деликатности дел, которыми они занимались, не пользовались симпатиями у большинства офицеров МИ-5. По мнению сотрудника британской контрразведки, должно быть возможно проанализировать работу разведчика за значительный период времени и подбить итоги, как, по словам Дика Уайта, он это сделал в отношении Филби. На это офицер разведки может возразить, что для достижения результатов иногда требуется вся жизнь, годы и годы приходится тратить для завоевания у человека доверия, перед тем как сделать завершающий «укол». Если посторонний человек будет с особым пристрастием анализировать действия сотрудника СИС, осуществляющего разведывательную операцию (особенно перед ее развязкой), то ему трудно не прийти к выводу о нем, что он имеет дело с предателем. Его единственная защита в это время — это лояльное отношение и доверие к нему его коллег.
Поэтому сотрудники СИС глубоко переживали организованный над Филби процесс, а те из его друзей, которым он рассказывал о «заходах» Скардона, были просто потрясены его действиями. Сразу с допроса Скар-дон вместе с Филби пришел к нему домой, чтобы забрать заграничный паспорт. Смысл такого шага состоял в том, чтобы показать Филби, что следствие по его делу далеко не закончено. В течение следующих недель Скардон почти регулярно появлялся в доме Филби. Беседы обычно проходили в гостиной или во время прогулок. Скардон пытался завоевать доверие своего подопечного, а Филби старался держать его на безопасном расстоянии. Это было нелегко. В своей книге «Моя тайная война» Филби отмечает:
«Он был исключительно любезен и отличался прямо-таки изысканными манерами. Его внимание к моим взглядам и поступкам даже льстило мне. Это был гораздо более опасный человек, чем неспособный Уайт или шумливый Мильмо. Мысли о том, то именно Скардон сумел войти в доверие к Фуксу, что привело к осуждению последнего, помогали мне не поддаваться его вежливому подходу. Во время нашей первой долгой беседы я обнаружил две маленькие ловушки, которые он ловко и расчетливо расставил для меня, и сумел обойти их. Не успел я поздравить себя, как мне пришло в голову, что он мог расставить и другие ловушки, которые я не заметил».