Ким Филби - супершпион КГБ
Шрифт:
Тем временем Филби нужно было отдохнуть, и его друг по пребыванию в Стамбуле предложил свою помощь. Приглашение поступило от В. Е. Д. Аллена, бывшего советника по вопросам прессы британского посольства в Анкаре. В 1957 году семейная фирма Алленов должна была отмечать свое столетие, поэтому Аллен попросил Филби приехать в Каллах, графство Уотерфорд, чтобы помочь ему написать историю фирмы. Филби компетентно, но без особой выдумки выполнил эту работу и, вернувшись в июле 1951 года в Лондон, нашел для себя хорошую новость: его друзья из СИС нашли для него работу.
Филби должен был стать агентом СИС в Бейруте. Британская разведка проявляла все больший интерес к положению в странах Ближнего и Среднего Востока, поэтому представлялась
Сэр Роберт Маккензи так объясняет возникшие трудности:
«И после оправдания Филби находились люди, считавшие, что его нужно «придавить». Однако высказывались и другие мнения: «К нему следует отнестись по справедливости. Против него нет ничего конкретного, возможно, он невиновен. Если мы поступим с ним слишком жестко, это плохо скажется на моральном состоянии сотрудников разведки». И когда кто-то находит для него работу газетчика и редактор официально задает вопрос, оправдан ли он, что мы должны отвечать? Не можем же мы сказать: «Нет, не совсем» и лишить его возможности работать. Поэтому мы сказали: «Он чист».
Во время наших бесед в Москве у Филби не было сомнений, каким образом он получил эту работу. Он сказал следующее: «Работу в Бейруте организовали для меня Николас Эллиотт и Джордж Янг (коллеги по СИС). Тут возникают некоторые разночтения. Эллиотт заверил меня, что о моем прикрытии он договорился с редактором «Обсервера» Дэвидом Астором. Однако последний отрицает какую-либо осведомленность по этому вопросу. Так что вам придется самому приходить к какому-то выводу».
Со своей стороны Астор заявил, что он не был осведомлен о внеслужебных связях Филби с СИС. «В то время я ничего не слышал и о Николасе Эллиотте. Прямых контактов с МИ-5 я не поддерживал. Только через официальных лиц министерства иностранных дел. Средний Восток или какие-либо другие места не упоминались. Мне, очевидно, отводилась роль «спасателя» этого человека. Когда он в конце концов объявился в Москве, они примчались ко мне с извинениями: «Приносим извинения, что не предупредили вас».
Это мнение подтвердили другие сотрудники «Обсер-вера». Они утверждали, что в то время Астор был очень возмущен тем, как был использован его журнал. Неоднократно заявляли, что главный редактор не знал, что, работая в журнале, Филби поддерживал связи с СИС.
Джордж Янг придерживался другого мнения: «Все переговоры вел Ник, я только утверждал их результаты. Мне казалось, что Астор был во все посвящен. Филби было поручено заниматься арабскими делами, поскольку его семья поддерживала связи с арабским миром, и мы не видели в этом никакого ущерба. Перед отъездом я сам его инструктировал». Что касается газеты «Экономист», то у тогдашнего его редактора Дональда Тайермана это был всегда больной вопрос. Тайерман заявил, что, хотя он лично прозондировал вопрос о Филби у руководящего сотрудника министерства иностранных дел Гарольда Кассия [25] , ни Кассий, ни руководители «Обсервера» не сказали ему, что работа Филби в газете является не личным, а строго официальным делом.
25
Посол
Разрешить этот вопрос невозможно. Астор, в 1939 году имевший контакты с СИС в связи с его интересом к антигитлеровской оппозиции в Германии, очевидно, считал, что Филби, бывший сотрудник СИС, принятый на работу в «Обсервер» по специальной просьбе министерства иностранных дел, ограничит свою деятельность в Бейруте журналистикой. Но он ошибся. Филби журналистикой не ограничился.
ГЛАВА XV. КОНФРОНТАЦИЯ В БЕЙРУТЕ
В августе 1956 года Филби прибыл в Ливан и остановился у своего отца. Сент-Джон жил в то время в маронитской деревне Аджалтауне примерно в двадцати милях от Бейрута. Из его белого бунгало открывался великолепный вид на окружающие окрестности. После смерти короля Ибн-Сауда Сент-Джон не ужился с молодыми принцами, и ему был запрещен въезд в Саудовскую Аравию. В Ливан он приехал со своей саудовской женой Рози и двумя сыновьями Халидом и Фарисом.
Это было странное хозяйство. Сент-Джон весь отдался, как он говорил, «своему пигмалионскому эксперименту», пытаясь привить Рози западные привычки и манеры. Он приказал ей снять чадру, своих сыновей послал учиться в соседнюю католическую школу. Особого успеха эксперимент не имел. Рози отказалась выходить из дома, шлепала по комнатам в войлочных тапочках и поглощала неимоверные количества сладостей. Она исчезала в задней комнате дома, когда к Сент-Джону приходили гости, и отказывалась сопровождать его во время проведения различных мероприятий в деревне. Иногда у них случались продолжительные шумные ссоры, которые обычно заканчивались увесистыми шлепками Сент-Джона по ее мягкому месту.
Сент-Джон с радостью принял Кима, и в первый раз у них было достаточно времени для разговора. Обычно они усаживались на веранде дома, наслаждаясь порывами чистого горного воздуха, и беседовали до наступления прохлады, когда 71-летнему Сент-Джону приходилось набрасывать бедуинскую накидку на свою рубашку с короткими рукавами. Иногда Сент-Джон облачался в белые одежды и в сопровождении всей семьи шествовал по деревне, отвечая на приветствия жителей, которые уважительно называли его «хаджи» (так по мусульманским обычаям величают человека, посетившего Мекку). Он с гордостью представлял своего сына деревенским знаменитостям. Иногда они вместе ездили в Бейрут, где Сент-Джон, зная, что Киму придется там зарабатывать на жизнь, знакомил его с людьми, которые были осведомленными лицами или занимали влиятельное положение.
Должно быть, это было счастливое время, поскольку стареющего Сент-Джона на какое-то время обуяли фантазии. Он написал своей жене в Лондон письмо, в котором предложил ей продать дом на Дрейтон-Гардене, убедить всех детей уехать из Англии к нему, к его незарегистрированной в браке жене, его детям от нее, Киму и жить одной большой семьей. «Я думаю, что мы всей семьей могли бы эмигрировать в Ливан. Нас собралась бы почти дюжина, и мы заложили бы основы колонии Филби в одной из самых красивых стран мира», — писал Сент-Джон в Лондон.
В этот трудный для Кима период, когда он все еще не решил, что делать с Айлин и детьми, находящимися в Кроуборо, когда у него были сомнения относительно возможности зарабатывать на жизнь в качестве журналиста, когда у него не было определенности в том, когда МИ-5 вновь примется за него, отец оказывал ему очень большую помощь. Уверенный в себе, сознающий, что и другие когда-нибудь оценят его заслуги, Сент-Джон помогал Филби встать на ноги, вновь приобрести уверенность в себе, постоянно внушая ему мысль о перестройке своей жизни.