Кинхаунт
Шрифт:
— Попробуйте, не бойтесь, она очень нежная.
Не вытерпев, однако, я поднял глаза, и увидел, что он показывает Крезу на длинную белокожую рыбу, лежавшую поперек стола. Крез кивнул с кислой благодарностью и придвинул блюдо с рыбой к себе.
— Э, землйячок, — поправил я его и придвинул рыбу ближе к себе, — не так быстро.
— А чеанах, — проворчал он и рывком вернул рыбу обратно.
Я смиренно кивнул и отвернулся, обманув его бдительность, и тут же рывком придвинул рыбу к себе и загородил ее от Креза всем туловищем.
—
Но дело было вовсе не в лямде.
Крез пытался схватить блюдо, я отбивал его попытки блокирующими ударами. Стол дрожал от них, тарелки подпрыгивали, бокалы падали. Сидевшие за столом привстали, готовясь ретироваться.
— Хочешь все себе забрать?! — прорычал озверевший Крез, толкнул меня всем корпусом так, что я отлетел на пару шагов, придвинул к себе блюдо и навис над ним, быстро пожирая его и урча, как злобный лесной кот.
Я сдержал довольную улыбку и тяжело вздохнул, якобы признавая свое поражение. Все, чего я хотел — чтобы он не злился на меня.
После ужина ко мне пришла Лиана. Она принесла великолепный цветной альбом с иллюстрациями из Археологического музея. На одной из них я действительно узнал тот самый амулет, который держал в руках. По картинке художника нельзя было понять, он ли изображен на ней, или похожий. Подпись к ней гласила, что этот предмет находится в хранилищах музея. Я поклялся, что обязательно узнаю это точно, когда вернусь в Амбросию.
От амулета мы перешли к истории, затем к другим, не менее интересным темам. Время пролетело незаметно.
Уже к вечеру я вышел на палубу, чтобы подышать свежим воздухом. Корабль мерно резал седые вечерние волны, огибая Юго-Восточный мыс — ворча и булькая, они расходились в разные стороны белыми гребешками, теряющимися в темноте. Холодный ветер тревожил душу.
Багровое солнце прилегло на край бескрайнего моря, расстилавшегося во все стороны. Высокие волны переливались закатным золотом, мерно катились друг за дружкой, слегка покачивая корабль, игриво плескались в его борта, обдавая палубу шальными брызгами. Качка усилилась, и мне часто приходилось хвататься за поручень.
Насытившись морским воздухом и устав от морских видов, я опустился в каюту Креза. Он уже с нетерпением ждал у накрытого стола меня.
— Где ты шляешься? — сердито спросил он и добавил несколько оскорбительных эпитетов, вымещая свою злость и зависть, но я лишь одухотворенно-грустно посмотрел за него и взялся за свой бокал, наполненный холодной прозрачной жидкостью.
Мы пили и ели, поглядывая в иллюминатор на тонущее в океане солнце. Вскоре от него осталась лишь алая полоска зари над ровной свинцовой поверхностью. Там, где полоска кончалась, сходя на нет, море сливалось с небом в сплошное темно-серое полотно. Корабль мерно качался, переваливаясь с одной волны на другую.
Утолив голод и жажду, Крез довольно раскинулся на кровати и захрапел, а я взял электронную
За бортом шумел ветер и плескались волны, мерно покачивая корабль. Вскоре я уснул, и снились мне дивные странные сны — будто сначала все звери Кинхаунта сражались со мной, а потом одели на меня сверкающую золотом и драгоценными камнями корону.
Следующий день я провалялся с лихорадкой, от которой заботливый Крез пытался лечить меня то слабительным, то киром. Убедившись, что я не хочу принимать его лекарства, он бросал меня и шел к матросам кирять, потом ухаживать за дочерью капитана. Та была невнимательна к его грубым подъездам, но, похоже, Крезу просто надо было чем-то заниматься.
Оставаясь в одиночестве, я безуспешно пытался связаться с Мэей Дэвис по судовому фону, но она не отвечала. Вскоре связь с материком окончательно прервалась. Я разглядывал полозоченную солнечными лучами стенку каюты, стоявший в углу ранец и игольные ружья в чехлах, и слушал шум волн и ветра за бортом.
Когда значок "плохая связь" сменился на "вообще нет связи, никакой", я впал в такое уныние, что захотел выйти из каюты и броситься в море. Остановила только мысль о том, что для этого надо было обуться. Помучившись, я уснул.
К вечеру второго дня температура спала, я наконец почувствовал бодрость, и еще мне смертельно наскучило наблюдать в иллюминатор однообразно гладкий горизонт над мерно колеблющейся поверхностью моря. Я спустился вниз и присоединился к компании Креза и капитана, которые травили морские анекдоты, покуривая уизоны да попивая кир.
Запас анекдотов кончился на следующие сутки. Мы принялись с удвоенной силой опустошать запасы кира и уизонов.
Наконец вечером пятого дня, в тот благословенный час, когда мы задумчиво колебались в своих гамаках между сном и явью, с палубы донесся крик впередсмотрящего:
— Земля!
Пока я пытался заставить свое тело покинуть уютное сооружение из веревок, Крез выбежал на палубу.
Наконец я победил инерцию нервной системы и притяжение планеты и дополз на полубу. Крез стоял у фальшборта и напряженно вглядывался в бинокль, судя по всему, недавно отнятый у капитана, стоявшего рядом со скорбным видом.
Через минуту моего ожидания в позе просящей статуи Крез нехотя положил бинокль в мою руку, и я посмотрел в окна визоров.
Там, в тумане, между небом и землей виднелась тонкая темная линия. Над ней сгущались облака.
— Это Кинхаунт? — спросил я.
— Не, это пока только Сторожевой, — проворчал капитан. — Кинхаунт будет завтра к утру, если погода не ухудшится. Но в это время здесь тихо. Думаю, не ухудшится. Нам надо набрать воды. Сток, спускай лодку! Парни, вы тоже можете с нами — если хотите прогуляться!