Киноповести

Шукшин Василий Макарович

— Теперь — один ответ.

— Не ответа боюсь, а — мало нас.

— Будут люди, Иван! Дай на Дону объявиться — все будет. А Степан сейчас уймется. Воевода, дурак, сам свару учинил.

...Степан ворвался с оравой в церковь.

Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест:

— Свят, свят, свят... Вы куды? Вы чего?..

— Где Унковский?— загремел под сводами голос Степана.— Где ты его прячешь, мерин гривастый?!

— Нету его тут, окститесь, ради Христа!..

Казаки разбежались

по церкви в поисках воеводы. Степан подступил к попу.

— Где Унковский?

— Не знаю я... Нету здесь.

— Врешь!— Степан сгреб попа за длинные волосы, мотнул на кулак, занес саблю.— Говори! Или гриве твоей конец!

Поп брякнулся на колени, воздел кверху руки и заорал благим матом:

— Матерь пресвятая! Богородица!.. Ты глянь вниз: что они учинили, охальники!.. В храме-то!..

Степан удивленно уставился на попа:

— Ты никак пьяный, отче?

— Отпусти власья!— Поп дернулся, но Степан крепко держал «гриву».

— Илюша-пророк!— пуще прежнего заблажил поп.— Пусти на Стеньку Разина стрелу каленую!.. Две!..

Степан крепче замотал на кулак «гриву».

— Пусть больше шлет!

— Илья, дюжину!!! Илюха!..

Казаки бросили искать воеводу, обступили атамана с попом.

Степан отпустил попа.

— Чего заблажил-то так?

— Заблажишь... Саблю поднял, чертяка, я что тебе, пужало бессловесное? Не был тут воевода. В приказе небось, в задней избе.

— Негоже, Степан Тимофеич. Аи, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать... А что чинишь?— говорил астраханский жилец Леонтий Плохов.

Степан Тимофеевич, слушая его, мрачно (с похмелья) смотрел на реку. (Они сидели на корме атаманова струга.)

— Воеводу за бороду оттаскал... Куды ж это? Слугу царского...

На берегу казаки собирались выступать.

— Тюрьму распустил, а там гольные воры... сидельцы-то.

Степан плюнул в воду, спросил:

— А ты кто?

— Как это?

— Кто?

— Жилец... Леонтий Плохов.

— А хошь, станешь — не жилец.

— А кто же?

— Покойник! Грамотки тайком возишь?!— Степан встал над Леонтием.— Воеводам наушничаешь! Собачий сын!..

Леонтий побледнел.

— Не надо, батька. Не распаляй ты сердце свое, ради Христа, плюнь с высокой горы на воевод... Я их сам недолюбливаю...

На берегу возникло оживление.

— Что там?— спросил Степан.

— Нагайцы...

На струг взошли четыре татарина и несколько казаков.

— Карасе воевал, бачка!— приветствовал татарин, видно старший.

— Хорошо,— сказал Степан.— От мурзы?

— Мурса... Мурса каварил...

Степан покосился на Леонтия, сказал что-то татарину по-татарски. Тот удивленно посмотрел на атамана. Степан кивнул и еще сказал что-то. Татарин заговорил на родном языке.

— Велел сказать

мурза, что он помнит Степана Разина еще с той поры, когда он послом проходил с казаками в их землю. Знает мурза про походы Степана и желает ему здоровья...

— Говори дело!— сказал Степан по-татарски. (Дальше они все время говорили по-татарски.) — Читал он письмо наше?

— Читал.

— Ну?.. Мне писал?

— Нет, велел говорить.

— Ну и говори.

— Пять тысяч верных татар...— Татарин показал пятерню.

— Вижу.

— Найдут атамана, где он скажет. Зимой — нет. Летом.

— Весной.

— Ага, весной.

Степан задумался.

— Скажи мурзе: по весне подымусь. Зачем пойду — знаю. Он тоже знает. Пусть к весне готовит своих воинов. Куда прийти, скажу. Пусть слово его будет твердым и верным, как... вот эта сабля.— Степан отстегнул дорогую саблю и отдал татарину.— Пусть помнит меня.

— Карасе,— по-русски сказал татарин.

— Микишка,— позвал Степан одного казака.— Передай Черноярцу: татар накормить, напоить... рухляди надавать и отправить.

— Опять вить нехорошо чинишь, атаман,— сказал с укором Леонтий.— Татарву с собой подбиваешь... А уговор был...

— Ты по-татарски знаешь?— живо спросил Степан.

— Знать-то я не знаю, да ведь не слепой — вижу.

— Отчаянный ты, жилец. Зараз все и увидал! Чего ж ты воеводе астраханскому скажешь?

— Дак вить как чего?.. Чего видал, то и сказать надо.

— Много ль ты видал?

— Купца Макара Ильина с собой повернул, стрельцов зманул. Сотника в воду посадил... Андрея Унковского отодрал. С татарвой сговор чинится...

— Много, жилец. Так не пойдет. Поубавить надо. Ну-ка, кто там? Протяжку жильцу!

К Леонтию бросились четыре казака, повалили. Леонтий отчаянно сопротивлялся, но тщетно. К связанным рукам и ногам его привязали веревки — два длинных конца.

— Степан Тимофеич!.. Батька!..

— Я не батька тебе! Тебе воевода батька!.. Наушник.

Леонтия кинули в воду, завели одну веревку через корму на другой борт, протянули жильца под стругом, вытащили.

— Много ль видал, жилец?— спросил Степан.

— Почесть ничего не видал, атаман. Сотника и стрельцов не видал... Где мне их видать? Я берегом ехал.

— Татар видал?

— Их все видали — царицынцы-то. Не я, другие передадут....

— Кидай,— велел Степан.

Леонтия опять бултыхнули в воду. Протянули под стругом... Леонтий на этот раз изрядно хлебнул воды, долго откашливался.

— Видал татар?— спросил Степан.

— Каких татар?— удивился жилец.

— У меня нагайцы были... Не видал, что ль?

— Никаких нагайцев не видал. Ты откудова взял?

— Где ж ты был, сукин сын, что татар не видал? Кидай!

Леонтия в третий раз протянули под стругом. Вытащили.