Киносценарии и повести
Шрифт:
– Марок?
– спросил тот.
– Долларов, - прошептала Нинка.
– Пятьдесят пять долларов - раз! Пятьдесят пять - два! Пятьдесят пять долларов - пауза - три!
– и удар в кастрюлю.
– Правая запонка покупателя не нашла. Переходим к рубахе. Что?
– склонился аукционист к юбиляру. Владелец предлагает снизить на запонку стартовую цену.
– Против правил!
– подал реплику адвокат.
– Ладно! Имениннику можно, - нетрезво-снисходительно возразил с прибалтийским акцентом
– Никому нельзя!
– припечатал крутой-молодой.
– Нет, - взвесив, коротко, спокойно ответил Нинке Отто.
– Нет?
– переспросила она с тревогой, с мольбою, с надеждою.
– Нет, - подтвердил Отто.
– Они хотят наварить тшерестшур. Триста, тшетыреста процентов. Это против моих правил.
– Значит, нет, - утвердила Нинка, однако, с последним отзвуком вопроса, который Отто просто проигнорировал.
– Юбилейная рубаха юбиляра, - продолжал аукционист, разбирая надпись на лейбле.
– Шелк-сырец. Кажется, китайская. Цена в рублях - девятьсот пятьдесят.
Отто налил Нинке выпивки. Она решала мгновенье: остаться ли, - и решила остаться.
– Тысяча!
– Тысяча слева. Тысяча - раз! Тысяча - два!
– Тысятша сто, - сказал Отто просто так, неизвестно зачем: рубаха именинника не нужна ему была точно, демонстрировать финансовое свое благополучие он тоже, очевидно, не собирался.
– Господин Зауэр - тысяча сто. Тысяча сто - раз!
– Тысяча двести!
Юбиляр с голым, шерстью поросшим торсом, благодушно улыбаясь, следил за торгами с почетного своего места.
Отто поглядел на соседку с холодным любопытством:
– Хотите, я фс фыстафлю на аукцион? Авось соберете. Стартовую цену назнатшим три тысятши.
– Долларов?
– поинтересовалась Нинка.
– О, да!
– отозвался Отто.
– Не сертитесь, но сами толшны понимать, тшто это несколько! тороковато. На Риппер-бан фам тали бы максимум! марок твести. Но сдесь собрались люти корячие, асартные. И не снают пока настоящей цены теньгам.
– Левый башмак юбиляра!
– продолжал тамада аукцион.
– И что я должна делать с тем, кто меня купит?
– Если купят!
– значительно выделил Отто первое слово и пожал плечами: - Могу только пообещать, тшто я фас приопретать не стану. И тшто все вырученные теньги перейдут фам. Пез куртажа. Сокласны?
Нинка выпила и кивнула.
– Две с половиной справа!
Отто встал, подошел к юбиляру, нашептал что-то тому на ухо, взглядом указывая на Нинку, юбиляр поманил склониться тамаду.
– На аукцион выставляется, - провозгласил последний, когда выпрямился, - любовница юбиляра, - и, повернувшись к Нинке, сделал жест шпрехшталмейстера.
– Прошу!
Нинка вздернула голову и, принцесса-принцессою,
– Блюдо!
– крикнул крутой-молодой и утолил недоумение возникшего метрдотеля: - Блюдо под даму!
Очистили место, появилось большое фарфоровое блюдо, Нинка, подсаженная, взлетела, стала в его центр. Кто-то подскочил, принялся обкладывать обвод зеленью, редиской. Какая откуда, высунулись мордочки любопытных подавальщиц.
– Стартовая цена, - провозгласил аукционер, - три тысячи долларов.
Возникла пауза.
– Раздеть бы, посмотреть товар!
– хихикнув, высказал пожелание толстенький-лысенький.
Господи! Как Нинка была надменна!
Крутой-молодой встал, подошел к толстому-лысому, глянул, словно за грудки взял:
– Обойдемся без хамства.
– Да я чего?
– испугался тот.
– Я так, пошутил.
Инцидент слегка отрезвил компанию, и вот-вот, казалось, сомнительная затея рухнет. В сущности, именно молодой мог ее прекратить, но он спокойно вернулся на место и не менее спокойно произнес:
– Пять!
Снова повисла тишина. Девочки-подавальщицы зашлись в немом восторге, словно смотрели "Рабыню Изауру", даже аукционер не долбил свое: пять раз, пять - два!
Отто холодно, оценивающе глянул на молодого и, подняв два пальца, набил цену:
– Семь!
– Десять, - мгновенно, как в пинг-понге, парировал тот.
– Пятнадцать!
– выкрикнул толстенький-лысенький: идея осмотреть товар, кажется, им овладела.
– Двадцать!
– молодой тем более не сдавался.
– Двадцать - раз, - пришел в себя аукционер.
– Двадцать - два! Двадцать!
– и занес молоток над кастрюлею.
– Тватцать пять, - вступил Отто, еще раз рассчитав, что цену его, пожалуй, платежеспособно перебьют - и точно:
– Тридцать!
Одна из подавальщиц глотнула воздух от изумления. Молоток ударил в кастрюльное дно.
– Продано!
– Теньги!
Крутой-молодой извлек из внутреннего кармана пачку, отсчитал два десятка бумажек, которые спрятал назад, а остальные, подойдя, положил на блюдо к нинкиным ногам: поверх салата, поверх редиски. Вернулся на место.
– Ну-ка живо!
– шуганул метрдотель подавальщиц.
– Чтоб я вас тут!
Нинка скосилась вниз, на зеленоватую пачку, перетянутую аптечной резинкою.
Отто взял нинкину сумочку, оставшуюся на стуле, передал в ее сторону.
– Перите, - сказал и пояснил собравшимся: - Косподин Карпов, - кивок в сторону юбиляра, - шертвует эту сумму на благотворительность. А распоряшаться ею бутет бывшая его люповница.
Полуголый господин Карпов кивнул туповато-грустно: ему вдруг жаль показалось расстаться с такою своей любовницей.