Киносценарии и повести
Шрифт:
Весомо, всерьез, были сказаны Арифметиком последние фразы, и Нинка рефлекторно бросилась на защиту монаха, сама не подозревая, как много правды в ее словах:
– Да не от вас! Не от вас он сбежал! От меня!
– Телка ты, конечно, клевая, - смерил ее Арифметик сомневающимся взглядом.
– Только слишком много на себя тоже не бери. Не надо.
– А! что он! сделал?
– спросила Нинка.
– Он?
– зачем-то продемонстрировал Арифметик удивление.
– Он заложил шестерых. Усекла? Да ты у него у самого и спроси - наверное, расскажет, -
– Так чо?
– добавил.
– Не страшно на электричке-то пилить? Санек, как думаешь? Ей не страшно?
– подмигнул обернувшемуся Саньку.
– А то давай с нами.
Нинка снова помотала головою.
– Тогда - привет, - и Арифметик распахнул перед Нинкою дверцу.
– Да!
– добавил вдогонку.
– Напомни, в общем, ему, что в задачке, в арифметической, которую я задал, ответ получился: две жизни. А он, будем по дружбе считать, расплатился в электричке за одну. Так что пусть готовится к встрече со своим Богом. Без этих! как его! без метафор. Короче: чтоб соблазна от нас бегать больше не было - убьем! Дешевле выйдет. И для него, и для нас.
Нинка хотела было сказать что-то, умолить, предложить любую плату, только выпросить у Арифметика монахову жизнь, - но прежде, чем успела раскрыть рот, машина сорвалась с места и скрылась в проулке.
– До Санкт-Петербурга есть?
– Нинка стояла в гулком, пустом полунощном кассовом зале Ленинградского вокзала.
– СВ, - ответила кассирша.
– Один, два?
– и принялась набивать на клавиатуре запрос.
– А! сколько?
– робко осведомилась Нинка.
– Сто сорок два, - ответила кассирша.
– И десять - постель.
– Извините, - качнула Нинка головою.
– А чего попроще! не найдется?
Красавец-блондин, перетаптывающийся в недлинном хвосте у соседнего окошечка - сдавать лишний - прислушался, положил на Нинку глаз.
– Попроще нету, - презрительно глянула кассирша.
– Так чт, не берешь?
Нинка снова качнула головою, отошла.
– Я сейчас, - бросил блондин соседу по очереди и подвалил к Нинке. У меня есть попроще: совсем бесплатный. Но вместе.
Нинка посмотрела на блондина: тот был хорош и, кажется, даже киноартист.
– Вместе так вместе!
В синем, почти ультрафиолетовом свете гэдээровского вагонного ночника красавец-блондин стоял на коленях перед диванчиком, где лежала за малым не полностью раздетая, равнодушная Нинка, и ласкал ее, целовал, пытался завести.
– Ну что же это такое?!
– вскочил, отчаявшись, рухнул на свой диванчик.
– Мстишь, что ли? За билет?! Да как ты не понимаешь - одно с другим!
– Все я понимаю, - отозвалась Нинка.
– Все я, Димочка, хороший мой, понимаю. И трахаться люблю побольше твоего. Только кайф исчез куда-то. Ушел. И не мучайся: ты здесь не-при-чем!..
Нинка скучно - давно, видать, - сидела на холодных ступенях парадной.
Загромыхал лифт, остановился. Нинка глянула: нестарая, очень элегантная дама, достав ключи, отпирала ту самую как раз дверь, которая и нужна была Нинке.
– Вы -
Дама медленно оглядела Нинку с головы до ног, что последняя и приняла за ответ положительный.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, - отозвалась дама.
– А вы очень хорошенькая.
– Знаю, - сказала Нинка.
Дама открыла дверь и вошла в прихожую не то что бы приглашая за собою, но, во всяком случае, и не запрещая.
– Вы застали меня случайно. Мы с мужем живем в Комарово, на даче. Мне понадобились кой-какие мелочи, - расхаживала дама по комнатам, собирая в сумку что-то из шкафа, что-то из серванта, что-то из холодильника.
Нинка, едва не рот разинув, осматривала очень ухоженную, очень богатую квартиру, где вся обстановка была или антикварной, или купленною за валюту. Компьютер, ксерокс, факс, радиотелефон! Подошла к большой, карельской березою обрамленной юношеской фотографии Сергея.
– Есть у вас время? Можете поехать с нами. Вернетесь электричкой.
– А Сергей!
– надеясь и опасаясь вместе, спросила, - там?
– Где?
– прервала дама сборы.
– Ну! на даче?
– Сергей, милая моя, в Иерусалиме.
Нинка вздохнула: с облегчением, что жив, не убили что вряд ли доступен сейчас Арифметику и его дружкам, но и огорченно, ибо очень настраивалась увидеть монаха еще сегодня.
– И, судя по всему, пробудет там лет пять-шесть. Или я приняла вас за кого-то другого? Это вы - его скандальная любовь?
– Н-наверное!
– растерялась Нинка, никак не предполагавшая, что уже возведена в ранг скандальной любви.
– Это в от него беременны?
– Я? Беременна? Вроде нет.
– Странно, - сказала дама, продолжая прерванное занятие.
– Вы из Москвы? Ладно, поехали. Там разберемся. Звать вас - как?..
Ехали они в "мерседесе" с желтыми номерами. Вел седой господин в клубном пиджаке.
– Вы у нас что, впервые?
– спросила дама, сама любезность, понаблюдав, с каким детским любопытством, с каким восхищением глядит Нинка за окно.
– Угу, - кивнула она.
– А это чо такое?
– Зимний дворец. Эрмитаж.
– Здрово!
– А вот, смотрите - университет. Тут Сережа учился. Полтора года. На восточном.
Нинка долгим взглядом, пока видно было, проводила приземистое темно-красное здание.
Это была та самая дача, из мансардного окна которой выпрыгнула обнаженная девушка, и, хотя последнее произошло несколько лет назад, дача парадоксальным образом помолодела, приобрела лоск.
Седой водитель "мерседеса" в дальней комнате говорил по-немецки о чем-то уж-жасно деловом с далеким городом Гамбургом, кажется, о поставках крупной партии пива, а Нинка с дамою сидели, обнявшись, на медвежьей шкуре у догорающего камина, словно две давние подружки, зареванные, и причина их несколько неожиданно внезапной близости прочитывалась на подносе возле и на изящном столике за: значительное количество разноцветных крепких напитков, большей частью - иноземного происхождения.