Киноварь
Шрифт:
– Ванда, прости меня. Слышишь? За то, что ушёл, разозлился и оставил тебя одну, без защиты. Я же поклялся быть всегда рядом, а обещания не сдержал. Прости меня за то, что причинил тебе боль, что заставил страдать и плакать. Прости, что довёл тебя до такого состояния, — голос Пьетро дрожал, он крепко сжал голое плечо сестры, целуя выпирающую косточку.
– Это ты меня прости, дуру, что не ушла с тобой сразу же. Бросила, подвела, расстроила…
– Ты ни в чем не виновата.
– Виновата. Теперь Альтрон…
– Давай не будем о нём, пожалуйста. Пусть Мстители с ним
Ванда подумала и кивнула, повернувшись к Пьетро.
– Где мы?
– В башне Старка.
– Как он? — Ванда закусила губу. — Я сильно его покалечила?
– Ну… Он в больнице. У него сломаны рёбра и нога. А так, кажется, он в норме.
– Я его чуть не убила. Пьетро, — она повернулась, отнимая колени от груди, и обхватила лицо брата руками. Пьетро изо всех сил старался не смотреть на грудь сестры. — Я хотела это сделать. Я жаждала этого, мне было необходимо видеть его муки, знать, что он расплатился за всё, что он сделал… Я могла убить его, но ты мне помешал.
– Мы это уже обсуждали.
– Мы годами строили планы по его убийству. И ты так просто от этого отказался? — Ванда взглянула брату в глаза, и он тяжко вздохнул. — Мы ради этого пошли на эксперименты. Позволили делать с собой всё, что им нужно было. И что мы получили взамен?
Пьетро облизнул губы и отвел взгляд:
– Забудем об этом. Уедем куда-нибудь, начнем новую жизнь, с чистого листа.
– А что с нами будет? Как мы будем жить? На что и где? Будем ли вместе? А если люди узнают про нас и опять забьют камнями?
– Я не допущу, — Пьетро сжал мокрую ладонь Ванды и поцеловал пальчики.
На глазах у неё выступили слёзы:
– Я так испугалась за тебя. Я не знала, где ты и жив ли. Я сутками плакала по тебе, сила во мне была так огромна, что рвалась наружу и…
Пьетро притянул её к себе, гладя по мокрым волосам и дрожащей спине, шепча что-то на ушко и целуя в висок. Он хотел было пообещать, что всё будет хорошо, но решил промолчать, боясь, что его обещание не сбудется. Ванда прижалась ближе, оставляя на его футболке мокрые разводы, и Пьетро вытащил сестру из ванной, придерживая её за талию. Он накрыл её полотенцем, досуха вытер, смотря ей прямо в глаза, накинул на плечи халат, выжал длинные волосы и отнес в комнату. Когда он хотел было выйти оттуда, чтобы дать сестре возможность одеться, она схватила его за руку и повалила рядом с собой на кровать.
– Ты всегда смущался, когда я переодевалась прямо при тебе или ходила после душа в одном полотенце.
Пьетро стыдливо скосил глаза, когда халат сполз и обнажилось не только плечо, но и грудь девушки. Ванда специально не стала его поправлять, лишь внимательно сверлила брата взглядом.
– Мы спим в одной кровати. Чего стесняться?
Девушка аккуратно заставила Пьетро повернуться к ней, взгляд его невольно скользнул по её фигуре и задержался на высокой груди.
– Мы едины. Когда мы вместе, мы одна личность. Мы просто одна душа, разделенная надвое и обитающая в разных телах. Мы должны слиться, — Ванда прижалась лбом ко лбу брата и прикрыла глаза. Пьетро коснулся кожи на её
– Я люблю тебя.
Брат поцеловал её, скользя руками по девичьему телу, по нежной коже, задевая запретные места, которых он раньше не касался. Он целовал её страстно, боясь прерваться, сжимал её плечи так, будто боялся, что сестра растворится в воздухе или передумает. Пьетро помнил, как мальчишки в приюте хвастались друг перед другом, что они бьют девчонок и оставляют на их коже синяки, чтобы они знали, кому принадлежат. Чтобы смотрели на отметины и вспоминали их. И Пьетро тоже хотелось оставлять на коже Ванды отметки, хотя потребности в этом не было: сестра знала, чья она, сестра никогда его не забывала. Тем более, что брат боялся причинять ей боль: она и так настрадалась в жизни, так зачем ещё и бить её.
Ванда вцепилась в Пьетро, прижимаясь к нему всем телом, залезая на его колени, обхватывая его голову руками. Они стремились слиться в друг друге, стать одним человеком, рассыпаться на осколки и вновь сойтись. И движение его в ней были размеренными, хаотичными, быстрыми и медленными, словно он терял контроль, а потом начинал сдерживать себя и вновь терял. Губы её были столь сладкими, что их хотелось целовать. Губы же его были столь красными, что хотелось их касаться и касаться. Ему было больно двигаться: рана на бедре всё ещё саднила, ей же было больно лежать на спине — розоватая от ожогов кожа неприятно тёрлась о простыни.
Ванда теперь была его, она принадлежала ему, он был её первым мужчиной, она была его первой женщиной. И в переплетении ног и пальце их рук было что-то обыденное, словно так и должно быть. Словно они не нарушают запрет, а делают что-то естественное, нормальное.
Ванда кричала под ним, выгибалась, вздыхала, впиваясь ногтями ему в плечи, Пьетро же разводил её колени шире, целуя в ключицу, касаясь рёбер, чтобы услышать, как бьётся сердце. И яркой киноварной вспышкой пронеслось удовольствие. Они одно целое. Они слились.
***
– Как ты себя чувствуешь?
Ванда вздрогнула и отвлеклась от созерцания гигантского аквариума с пираньями посреди комнаты.
– Нормально. Спасибо, что спросил.
Стив, оглянувшись, подошел ближе.
– Надеюсь, твоего брата здесь нет.
– Да, — девушка улыбнулась, — он иногда бывает вспыльчивым.
– Иногда? Да когда я просто прикоснулся к твоему плечу, он оттолкнул меня так, что я чуть в стену не впечатался. Он смотрел так, будто хотел убить меня. У него слишком гипертрофированное чувство собственничества, — заключил Капитан, и Ванда с любопытством взглянула на него.
– Тебя это уязвило, — заметила она, и Стив покраснел. — Он просто меня защищает. Его нельзя обвинять в этом. Пьетро боится меня потерять.
Роджерс кивнул. Они немного помолчали, наблюдая за мирно плавающими рыбами.
– Если бы я предложил вам с братом присоединиться к Мстителям…
– Нет.
Стив опешил от такого резкого ответа.
– Но…
– Нет. Я не хочу иметь ничего общего со Старком, с Мстителями, со всем, что с вами связано. Не хочу.
– Ты сохранила Старку жизнь.