Кинжал Гая Гисборна
Шрифт:
— Големы? Что ты собрался с ними делать?
— Не твоя забота, — огрызнулся Робин.
Нужно было задержать его как можно дольше, и Йован решил уцепиться за эту тему, надеясь заодно и узнать что-то полезное. Если не удастся найти сердце, а на деревню вдруг обрушится армия скульптур, будет неплохо иметь хоть какую-то информацию.
— Кажется, ты затруднении, — начал он. — Я могу помочь?
Разбойник смотрел на него мрачным взглядом, скрестив руки на груди.
— Ты еврей? Или знаешь их язык?
— Нет.
— Тогда не можешь, — отрезал
Йован видел, что Гуд намеревается закончить разговор, правда, неизвестно, каким образом — убив надоедливого собеседника или просто прогнав прочь. Всерьёз опасаясь первого варианта, он лихорадочно подыскивал слова, которые могли бы заинтересовать разбойника.
— Слушай, Робин… А ты планируешь собрать банду побольше? Ну, из живых людей.
Грустная улыбка на мгновение появилась на лице Гуда и тут же исчезла.
— Возможно, — неохотно ответил он.
— Трудно, наверное, будет найти столько народу, — протянул Йован, снова подходя чуть ближе. — Желающие сейчас на вес антиводорода.
Робин смерил его насмешливым взглядом.
— Предлагаешь себя? Я не настолько обезумел.
Йован хотел сделать честное лицо, хотя не слишком хорошо представлял, как это должно выглядеть, поэтому сделал печальное.
— За последнее время я многое переосмыслил, спасибо местным шизикам. Не в плане того, что хочу помогать бедным и так далее, — он решил не изображать внезапное нравственное озарение, разбойник всё равно бы в это не поверил. — Я боюсь снова оказаться в ситуации, где буду совершенно бессилен. Вот так живёшь себе и думаешь, что ты защищён, твоя жизнь неприкосновенна… А потом не понравишься какой-нибудь Аманде — и всё, тебя ведут на съедение волкам, хоть на дворе и двадцать первый век. Понимаешь?
— Здесь нет волков, — рассеяно сказал Робин, будто услышал только последние слова. — Я не видел их уже лет десять… или сорок… Даже оленей стало совсем мало.
— Да к чёрту зверей, я о людях говорю! Что в деревне, что во внешнем мире — всегда есть какая-то угроза. Здесь превратят в лягушку, там подбросят наркотики, а потом сиди и жди принцессы или справедливости. Нужно иметь реальную силу, такую, как магия, а не надеяться на закон, который не только тебя не защищает, но и запрещает защищаться самому.
Гуд не выглядел заинтересованным. Более того, не было похоже, что он понял хотя бы часть из всего сказанного. Отсутствие реакции сильно разочаровало Йована, уверенного в том, что добьётся внимания, сделав ставку на экспрессию. Но Робин как будто утратил всю свою любовь к театральности и стоял с крайне равнодушным видом.
«Ну давай же, включай романтика большой дороги! — с досадой думал Йован. — Как я буду тебя отвлекать, пока Гай там кромсает дуб своим хилым топориком?»
— В общем, хочу в твою банду, — подытожил он.
Разбойник смотрел на него с откровенной скукой.
— Значит, просишь защиты?
— Ну, типа того. Да.
— Разве не ты говорил, что в нынешнем мире колдовская сила — ничто?
— А сейчас говорю, что передумал!
Гуд
— Иди обратно в деревню, — процедил он, — и принеси мне кинжал вместе с головой этого подонка.
— Но меня сразу прикончат!
— Предпочитаешь умереть здесь?
Не дожидаясь ответа, разбойник подобрал расстеленную на земле шкуру, кивком головы велел Туку идти и побрёл прочь, в темноту. Йован, не выполнивший и половины плана, вынужден был побежать следом.
— Робин! Где твоя человечность? Разве за таким вожаком шли Джон, Уилл и остальные?
Гуд, силуэт которого был уже едва виден в густой тени, остановился. Подбежав ближе, Йован увидел ржавый нож в его руке, выглядящий, несмотря на свою древность, как вполне рабочее орудие убийства.
«Совсем с магией плохо, раз не берётся за лук», — мельком подумал он, встав на безопасном расстоянии.
— Что бы они сказали, узнав, что ты бросаешь кого-то в беде?
— В беде? — Робин глухо рассмеялся. — Ты всего лишь трусливая крыса, которая хочет спрятаться за чьей-то спиной. Ты не заслуживаешь помощи.
Разбойник легонько подкинул нож в руке, перехватывая поудобнее. На его лице появилась угрожающая ухмылка.
Йован отступил на несколько шагов.
— А сам-то? — с обидой пробурчал он. — Уж лучше честно быть трусом, чем героем с двойными стандартами. Кто сперва защищал крестьян, а потом начал убивать их, только чтобы получить больше силы?
Улыбка Гуда из зловещей превратилась в усталую, которая могла даже показаться отчасти доброй, если бы в глазах не стоял неестественный холод.
— Ты слишком глуп, чтобы правильно судить о человечности. Спасти голодающего ребёнка — это по-людски. Но и защититься от меча телом собственной матери — не менее по-людски. Один и тот же человек одновременно заслуживает как спасения, так и смерти, и что бы я ни сделал — никто не смел упрекнуть меня в несправедливости.
— А я вот нарушу традицию и посмею, — хмыкнул Йован. — Знавал я школьные годы одного парня с топором, который тоже думал, что имеет право решать, кто достоин жизни, а кто нет. Надо сказать, кончил он плохо.
— Думаешь, я не желал спасти каждого из этих бедняг? — Робин внезапно перешёл на крик. — Мне приходилось идти на жертвы! Но крестьянам больше не придётся умирать, когда у меня…
Он оборвал себя на полуслове и замер, будто прислушиваясь к чему-то. Затем перевёл на Йована взгляд, полный страха и ярости.
— Ах ты, гнусная тварь! — выдохнул разбойник. — Вы оба… Тук! Иди сюда, треклятый святоша!
Не успевший отойти далеко мертвец через несколько секунд примчался на зов. Йован не сразу понял, почувствовал ли Робин покушение на дуб или каком-то образом вдруг прознал, что Тук не на его стороне. Последнего он почему-то опасался больше, поэтому почувствовал облегчение, когда услышал возглас: