Кипр – Кровь и Вера
Шрифт:
Понтифик поднялся из-за стола и подошёл к неприметной двери, скрытой за гобеленом.
— Следуйте за мной, кардинал. Есть нечто, что я должен показать вам лично. Нечто, о чём знают лишь Римские понтифики, передавая эту тайну от одного к другому.
Заинтригованный, Крид последовал за Папой. За дверью оказалась узкая винтовая лестница, ведущая вниз, в недра Ватиканского холма. Они спускались при тусклом свете факелов, установленных в нишах вдоль стен. Воздух становился всё холоднее и суше, а тишина — всё глубже.
— Мы находимся глубоко
Лестница наконец привела их в небольшой круглый зал с куполообразным потолком. В центре зала стоял каменный алтарь, на котором покоился древний деревянный ларец, окованный потемневшим от времени серебром.
— Здесь, — тихо произнёс Папа, указывая на ларец, — хранится одна из самых охраняемых реликвий христианского мира. Не самая известная, но, возможно, самая значимая для понимания природы Копья, которое вы носите.
Он достал маленький ключ, висевший на шее под папскими одеяниями, и бережно открыл ларец. Внутри, на подушке из выцветшего пурпурного шёлка, лежал свиток, настолько древний, что казалось, он рассыплется от одного прикосновения.
— Это записи Иосифа Аримафейского, — пояснил Папа. — Того самого, кто снял тело Христа с креста и положил в свою гробницу. Они написаны на арамейском языке и повествуют о событиях, последовавших за распятием.
Крид склонился над свитком, чувствуя, как Копьё за его спиной словно отзывается на близость этого древнего документа — лёгкая пульсация энергии проходила через его тело.
— Я могу… — он вопросительно посмотрел на Папу.
— Да, вы можете прочесть его, — кивнул тот. — Фактически, я думаю, вы должны это сделать.
С величайшей осторожностью Крид развернул свиток, стараясь не повредить хрупкий пергамент. Письмена были выцветшими, многие слова едва различимы, но он с удивлением обнаружил, что может читать этот древний текст. Словно знание языка, погребённое в глубинах его памяти, вдруг всплыло на поверхность.
«В третий час после того, как наш Господь испустил дух, — читал он, — я, Иосиф из Аримафеи, получил разрешение от Понтия Пилата забрать тело для погребения. Когда я пришёл на Голгофу, там оставался римский центурион, тот самый, который пронзил бок Господа копьём. Он стоял, неподвижно глядя на крест, а в руке его всё ещё было то самое копьё, с которого капала кровь и вода…»
Крид продолжал читать, чувствуя, как каждое слово отзывается в нём странным узнаванием.
«И сказал мне тот центурион такие слова: „Я совершил нечто ужасное и великое одновременно. Я пронзил бок Сына Божьего, но в этот момент нечто вошло в меня через это копьё. Я чувствую, что изменился. Что-то произошло с моей душой и телом“. И видел я, что глаза его были полны странного света, какого не бывает у обычных людей.»
Дальше
«…и сказал он, что отныне связан… и копьё будет вечно в руках… воина, до скончания времён. И будет странствовать по земле, не находя покоя, пока не исполнит предназначение. И будет вести достойного, показывая путь сквозь тьму веков.»
«Спросил я его об имени, и ответил он, что звали его Гай Кассий Лонгин, но теперь это имя уже не имеет значения, ибо он стал чем-то иным — хранителем копья и его пленником одновременно и так пока не передаст проклятье очередному бессмертному.»
Крид поднял глаза от свитка, чувствуя странное головокружение. Имя — Гай Кассий Лонгин — отозвалось в его памяти как далёкое эхо, словно он слышал его во сне или в другой жизни.
— Это… — он запнулся, пытаясь собраться с мыслями. — Интересно…
— Вы помните это имя? — тихо спросил Папа. — Помните центуриона на Голгофе?
— Нет… не совсем, — честно ответил Крид. — Но имя кажется знакомым. Словно что-то, что я знал когда-то, но забыл. Или пытался забыть.
— Продолжайте читать, — мягко подтолкнул его Папа. — Дальше ещё интереснее.
Крид вернулся к свитку, пытаясь разобрать сильно выцветшие строки в конце документа.
«И ещё сказал центурион, что не он один был отмечен в тот священный час. Что женщина, стоявшая у креста — не Мария, мать Господа, но другая — также была затронута тем же таинственным светом. Что их судьбы отныне связаны через копьё, и они будут встречаться снова и снова через века, иногда узнавая друг друга, иногда проходя мимо. И что эта связь будет продолжаться, пока не исполнится великое предназначение копья.»
Крид замер, пораженный этими словами. Образ женщины у креста вызвал в его памяти другой образ — Изабеллы, кузины принца Пьера, с её загадочными намёками на их прошлые встречи.
— Елена, — прошептал он почти бессознательно. — Изольда… Изабелла… Аннабель… Бель!
— Вы вспоминаете? — спросил Папа, внимательно наблюдая за ним.
— Фрагменты, — Крид покачал головой. — Лица, имена, места… но без связи, без целостной картины.
— Возможно, это и к лучшему, — задумчиво произнёс Папа. — Вряд ли человеческий разум способен вместить воспоминания о двух тысячах лет существования. Даже ваш.
Он бережно закрыл свиток и вернул его в ларец.
— Теперь вы понимаете, почему я дал вам такую власть и автономию? Почему создал для вас новый орден? Вы не просто воин или дипломат, кардинал Крид. Вы — часть великого таинства, начавшегося на Голгофе со знакомства с Лонгином, ибо тогда копьё отметило вас. И ваше появление именно сейчас, когда христианский мир стоит на перепутье, не может быть случайностью.
— Но каково моё предназначение, Ваше Святейшество? — спросил Крид. — Что я должен сделать с этим знанием, с этой… ответственностью?