Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.11
Шрифт:
– А вдруг машина покажет Толстого в восемьдесят и ни шагу дальше, так как после восьмидесяти ему быть не положено?
– Слушай, Саня, отстань ты от меня. И поменьше читай фантастики. Богом тебя молю. Иди домой и дай мне дописать отчет. Этого за меня Ниночка не сделает.
– А может, попробуем разок?
– И не проси. Электричество денег стоит. Кроме того, я все материалы сегодня сдала в отдел к Любимову.
– И даже плохонького портретика нету?
–
– А если бы был?
– Нету же.
– А если я собой пожертвую? Это же пять минут машинного времени.
Добряк вытащил из бумажника свою фотографию. Уже сделана в размере 6х4 и отглянцована. Все как полагается. Только загоняй в машину.
– Когда успел, негодяй? – изумилась Лера.
– Я сегодня еще днем нашего фотографа упросил. Сказал, что надо для опытов.
– Ты всерьез собираешься свою смерть предсказать?
– А что? Не исключено, что я проживу сто лет, и даже интересно поглядеть, каков я буду в старости, окруженный внуками и правнуками.
– Истинный сумасшедший дом! – воскликнула Лера. – Мистика в моей лаборатории. Таких людей в нормальном научном учреждении держать нельзя.
– А кто знает? Вы здесь. Я здесь. Больше никого. Пять минут машинного времени. Вчера же я работал до восьми – и хоть бы что!
– Нет.
– Даже самая дикая гипотеза имеет право на существование. Можем ли мы… – дальше Саня уже читал по своей книжечке, – можем ли мы предугадать возможности разбуженных нами сил природы? Любимов. Выступление на институтской конференции третьего октября прошлого года.
– Только пять минут, – засмеялась Лера. – И чтобы следующая смелая гипотеза появилась у тебя не раньше чем через год.
– Не обещаю.
И Саня принялся готовить установку к работе.
Минут через десять, когда Лера вновь углубилась в свой отчет и благополучно забыла о существовании Добряка, она услышала голос:
– А разве вам не интересно поглядеть?
– Погоди. – Лера подошла к установке и проверила, все ли в порядке. Все было в порядке. Может, лучше, если Саня кипит, чем угасает от умственного безделья?
– Сколько мне лет? – спросил Добряк. И ответил себе: – Двадцать два.
– Я всегда удивляюсь тому, что ты такой старый, – сказала Лера. – Больше шестнадцати не дашь.
Установка зажужжала, разогреваясь, словно в комнате поселился супершмель.
Серьезная физиономия Сани смотрела с экрана на Леру. Каких трудов ему стоило не улыбаться перед камерой! Только мысль о надвигающемся открытии смогла заставить его убрать с лица вечную улыбку.
– А если получится, – сказал вдруг Саня, – это можно будет назвать эффектом Добряка?
–
Она уже жалела, что согласилась на эту великовозрастную шалость, словно, наслушавшись сказок про ведьм, пошла на кладбище поглядеть, как они летают на метлах.
– Я боюсь, честно скажу, боюсь. Но, что характерно, наука главнее.
Рядком загорелись зеленые огоньки. Можно начинать.
Саня медленно повел рычажок вправо, по оси времени.
Его портрет расплылся по экрану, задрожал и исчез.
– Ну вот, – сказала Лера. – Сломал машину. Этого еще не хватало.
– Все в порядке. Работает. Только не хочет со мной дела иметь. Давайте еще раз пройдем, медленнее.
Портрет Сани вновь возник на экране.
– Медленно, – приговаривал он, – медленно. Еще медленней.
Портрет задрожал и исчез.
– И нет меня, – сказал Добряк растерянно. – Нет, как не было.
– Этого быть не может.
– Да? Сами попробуйте. Машина в порядке. Фотография в порядке, а меня нету.
Лера сама подошла к установке. Портрет все равно исчезал.
– Какое у нас минимальное деление? – подумала она вслух.
– Месяц, – сказал Добряк.
Она шевельнула рычажком чуть-чуть, на волосок. На месяц или меньше.
И портрет исчез.
– Ничего не понимаю, – сказала Лера. – Ну ладно, завтра разберемся.
– Но установка работает! – сказал Добряк жалобным голосом.
– Работает, работает. Но шалит. Не терпит над собой издевательства.
– Или другой вариант, – сказал Добряк.
– Какой?
– Что я прав.
– Ты хочешь сказать, что умрешь меньше чем через месяц?
– Да.
– А ну-ка, – сказала Лера, которой надоело шутить, – прогуляйся назад.
– В прошлое?
– Конечно! И ты увидишь, что тебя не было месяц назад. А виноват во всем фотограф Валя.
Добряк с облегчением бросился к пульту. Этот вариант его устраивал.
Через несколько минут они уже лицезрели медленное превращение Добряка в юношу, подростка и мальчика.
Прошлое установка показывала нормально.
Добряк, мрачный как туча, не мешал Лере вырубить ток.
– Иди домой, – сказала Лера.
– Сейчас. – Добряк выдвинул верхний ящик своего стола. – Сколько всего неразобранного, лишнего. Никогда не успеваешь привести в порядок личные дела. Как говорит поэт Симонов: «Как будто есть последние дела…»
– Иди-иди, – сказала Лера, садясь за стол.