Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.3

Булычев Кир

Справа висел портрет мужчины в зеленом мундире с красными отворотами и обшлагами, с золотыми пуговицами и в треуголке, обшитой золотым галуном. Лицо мужчины было сурово, подбородок крепкий, а глаза светлые, голубые, как у всех кружевниц.

– Кто это? – спросил Вениамин.

– Майор Полуехтов, – сказала древняя бабушка, – ясное дело.

Но Вениамин уже не слышал. Он смотрел на второй портрет. На нем была изображена молодая женщина, тоже голубоглазая, с полными чуть загнутыми в углах губами,

доверчивая и добрая. Платье было открытое и обнажало округлые плечи и высокую грудь, закрытую кружевом.

– А это государыня императрица, – прошамкала бабушка. – Елизавета Петровна в бытность свою цесаревной.

– Это не более как сомнительная версия, – сказала директорша. – Мы думаем, что это жена Полуехтова.

– Нет, – сказала бабушка, – императрица любила нашего майора невестиной любовью, потому он сюда и попал.

Вениамин уже не слышал спора, горевшего, видно, не первый год. Он смотрел на портрет и страдал, ощущая бездну времени, отделявшую его от молодости той, что была изображена на портрете. И неважно было – принцесса, императрица, невеста, жена… ее нет, Вениамин опоздал, трагически опоздал родиться…

Он не помнил, как оказался на улице, хотя вроде бы его проводила до калитки директорша артели, а он вроде бы обещал ей поговорить со специалистами в Свердловске и постоять за ручьевские кружева. Он слышал лишь стук собственного сердца и знал, что полюбил безнадежно и навсегда.

10

Дальше дед с Андрюшей шли не спеша. Андрюша остановился там, где оставил фотоаппарат. Там же лежал букет голубых махровых цветов.

– Погоди, – сказал вдруг дед строго. – Ты зачем эти цветы погубил?

– Красивые, – сказал Андрюша. – Пускай в банке постоят.

– А ты чего в своей жизни посадил, молодой человек? Ты чего создал? Рвать научился? Рвать все умеют! Это точ-на.

– Это же васильки. Сорняки.

– Дурак, – сказал старик. – Рожь здесь растет обыкновенная, семена из района получили. А васильки уникальные, только в наших местах произрастают. Так что подорвешь экологию, и не будет больше такого сорняка.

– Ну и хорошо, – упрямился Андрюша, – урожаи увеличатся.

– Опять дурак, – сказал старик. – Уничтожишь ты этот так называемый сорняк невиданной красоты, а на нем, может, особый вид бабочек обитал, он тоже вымрет. Тебе их не жалко?

Дед протянул вперед коричневую ладонь, и сверху, из голубой небесной синевы, послушно опустилась ему на ладонь оранжевая бабочка с синими пятнами на крыльях.

– Ты с этим видом знаком? – спросил дед.

– Я бабочек не изучал, – сказал Андрюша, – может, она на соснах живет.

– Эндемик, – сказал дед. – Понимаешь? Все в природе уравновешено и взаимосвязано, как говорил Дарвин.

– Кто?

–

Дарвин-младший, внук, я с ним состоял в переписке.

Очевидно, старик не врал. Бабочка вспорхнула с ладони, сделала круг над букетом васильков, огорченная экологическим бедствием, пришедшим с Андрюшей, и пропала в жаркой душистой синеве.

– Что же мне теперь делать? – спросил Андрюша.

– Дари уж кому хотел. Только на будущее осторожней, береги природу. Пора нам здесь заповедник устраивать. Ты мальчишек двух не встречал, Сеньку и Семена?

– Видел.

– Из-за них, стервецов, я Мишке малину уступил, за ними погнался. Опять браконьерствовали.

– Вы рыбу имеете в виду?

– Ее самую. – Видно, от малого роста дед говорил громко, уверенно, с нажимом на некоторые слова. – А ты что, в поп-группе выступаешь?

– Не понял, – сказал Андрюша. – Волосы у тебя дикие. И характер буйный. На медведей бросаешься. Я решил было, что ты на саксофоне играешь. В ансамбле. Я, понимаешь, больше классический джаз уважаю. На уровне диксиленда. Ты как к диксиленду относишься?

– Положительно, – сказал Андрюша. – А почему медведь из пушки стреляет?

– Традиция, – сказал дедушка. – Хочешь поглядеть, как он это делает?

– Конечно, хочу. Только он меня не узнает?

– На работе смирный. Понимает, что может зарплаты лишиться. Он за место держится. Сам-то он бескорыстный, но семья у него, медведица строгая. Да ты не бойся, в случае чего я ему объясню. Ведь это я шефство над пушкой осуществляю. Это точ-на.

– Так чего же он у вас малину отнял?

– Ты бы молчал – сам изранил, довел зверя до крайности. Он же в принципе дикий зверь. – Дед рассердился. Даже остановился, топнул ногой и строго спросил: – За мельницей приехали?

– Почему все про мельницу спрашивают? Мы же фольклористы.

– Понимаю, – сказал старичок. – Я все равно к мельнице бы дорогу не указал. Мельница у нас со странностями.

– Любопытно посмотреть, – сказал Андрюша.

Они дошли до крайней избы, остановились. Старичок сказал:

– Вон на той стороне второй дом мой. Запомнил? Жду к себе.

Старичок быстро пошел через улицу к своему дому.

Андрюше не хотелось возвращаться домой. Он уже понял, что в деревне все знают о его утреннем подвиге, но относятся к нему без особой издевки. Может, поискать Эллу? Все-таки он член экспедиции, и его фотографическое мастерство может пригодиться.

Тут он увидел знакомых ребятишек, которые натягивали веревку между могучими липами. Андрюша присел на траву, было тихо, мирно, деревня ему нравилась, утренние приключения уже ушли в прошлое. Он глядел на Сеню и Семена и думал, что они чем-то – разрезом глаз или длинными белесыми ресницами – похожи на Ангелину.