Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Славное «перо», – сказал министр. – Давай. А ты что, боишься?
Он употребил бранное слово. На его вопрос я ответил положительно:
– Мне проще саблей... или палкой.
– Понимаю, – сказал революционный комкор. – Этому учиться надо. А вот мясники сразу берут «перо» – такие из них разведчики получались, ты не представляешь.
Кюхельбекер был доволен. Ему неприятно было вооружаться палкой времен троглодитов. А кинжал – это уже настоящее оружие.
Незнакомая мне женщина – из обитательниц бытовки – бежала к Метромосту прятаться. Она не хотела воевать. Я подумал, что, знай я получше
В бытовку набилось много народу. Было тесно.
Старожилы – Пыркин и Партизан, императрица, министр Кюхельбекер и мы с Егором. Правда, Егора лучше отнести к женщинам – вряд ли он сможет сражаться. Хоть и хочет.
Он сел на скамейку. Люся стащила с себя белую блузку и начала снимать с Егора рубашку. Пускай, сколько-то минут у нее есть.
– Вы не думаете, что загнали нас в ловушку? – спросил Кюхельбекер.
– Пускай они нас штурмуют, – сказал я.
– А если подожгут?
– Посмотрим, – сказал я.
У нас – Пыркина, Партизана и меня – были длинные железные штыри. Тяжелое и, надеюсь, действенное оружие.
Кюхельбекер водил пальцем по острию финки, он быстро дышал, и ноздри у него раздувались – боевой конь вспомнил о сражениях.
Я подошел к двери.
И вовремя.
Нападающие подбирались к нашей крепости.
Я не сразу сообразил, что же мне это напоминает, потом вспомнил: один к одному – кадры из экранизации одного из бессмертных романов Фенимора Купера. Индейцы подбираются к бревенчатой крепости белых поселенцев. Но белые поселенцы не так просты, как кажутся, – и начинается бой!
Веня топал в строю, как настоящий командир, чуть отставая от передней линии. К моему удовлетворению, пистолета у него в руке, как говорится, не блестело. Он штурмовал нас голыми руками.
Остальные гуроны, они же могикане, сверкали саблями и кинжалами.
Они рассыпались по склону, скользя по голой и чуть влажной земле.
Жулик кинулся на них в атаку. Он полагал, что защита дома – его прямая обязанность.
Почему-то из всех врагов Жулик выбрал самого главного, Веню, и попытался тяпнуть его за ногу. Веня стал отмахиваться от него, и тут я впервые увидел – и не поверил глазам своим – цепочку привидений. Сколько Егор нам о них рассказывал!
Зеленоватые прозрачные тени покачивались, с любопытством наблюдая за нашим конфликтом. Издали они не казались страшными – некое электрическое развлечение.
Но Веня, видно, почувствовал жжение или удар током и бросился обратно.
Вот эти его метания, которые я описываю слишком подробно, заняли от силы три-четыре секунды, но внесли хаос в действия атакующих. Я получил отличную возможность спрыгнуть с крыльца и использовать очевидное преимущество перед бегущим на меня бандитом. Он и не подозревал о существовании восточных единоборств, а я увлекался ими со школьных лет и только в институте, достигнув определенных успехов, стал жалеть время на совершенствование. И хоть я многое позабыл, мне удалось достаточно эффектно, подобно Ван Дамму, взлететь в воздух, правой ногой вперед, и ударить бандита так, что до конца боя его можно было игнорировать.
Движение мое было рассчитано и на то, чтобы после столкновения с бандитом завершиться
Я успел подхватить его саблю – хорошую саблю, красивую саблю, он был недостоин такой сабли. Вторая валялась у моих ног. Она принадлежала моей первой, временно бездыханной жертве.
Я подобрал ее и, отпрыгнув к дверям нашего убежища, протянул моему основному помощнику Кюхельбекеру.
Тот саблю принял, но держал ее в левой руке – не выпуская из правой финский нож, который, как я понял, был ему больше по душе.
– Молодец, лейтенант! – сказал он мне.
Потери в рядах наших врагов были невелики, и реально они все еще превосходили нас численно.
Кюхельбекер обернулся и передал саблю Партизану.
– У-у-ух! – закричал Партизан и, оттолкнув Кюхельбекера, кинулся в бой.
Пыркин тоже вышел на крыльцо и стоял, неуверенно держа в руке железный штырь.
И вот тут началась свалка.
Мне теперь трудно вспомнить, кто с кем сражался. Для этого надо было снять все на видеопленку, а затем мотать ее на экране в замедленном темпе.
Вот клочки: Партизан сражается на саблях с бородатым черным бандитом – словно они на сцене «Гамлета», Кюхельбекер – вот это я помню – отводит руку с саблей Григория Михайловича – ну чего он, дурак, полез во взрослые игры? – и, сблизясь с ним, с каким-то наслаждением втыкает ему под ребро нож так, что рукоять упирается в плоть. И тут же вырывает нож обратно, давая возможность Григорию Михайловичу схватиться за грудь и, забормотав что-то невнятное, упасть ему под ноги. Кюхельбекер прыгает вперед, выискивая следующую жертву, а еще один пират, о нет, это разбойница, та самая, с тяжелым угорским лицом, кидается на порог, и Пыркин еле успевает поднять свою железную палку, чтобы отбить удар саблей. Я понимаю, что Пыркину не удержать второго удара, и достаю разбойницу кулаком. В ухо. Очень сильно. Она падает как подкошенная.
Видно, у меня такая роль – подбирать сабли. Правда, я делаю это вполне сознательно. Я уже знаю, что мы в этой битве народов победим, потому что в наших рядах есть по крайней мере три человека с опытом рукопашного боя – Кюхельбекер, Партизан и я, а разбойники – шайка хулиганов, совершенно необученных и непривычных встречать сопротивление. Так что чем больше оружия мы соберем, тем дольше они будут собирать следующую экспедицию за нами. Мне не хотелось, чтобы в этой войне убивали. Это явно противоречило целям моей научной экспедиции. Но остановить Кюхельбекера я не мог – иначе бы сам получил финкой в бок. В этом опасность случайного подбора союзников. Кюхельбекер убивать умел и любил.
Остались два разбойника. Еще один сражался с Партизаном, и Партизан его никак не мог одолеть. Я хотел было также свалить его без оружия, но меня неожиданно опередил Пыркин. Еще не опомнившись толком после своей схватки с разбойницей, он вдруг завопил: «Атанда!» – вспомнив слово из древнего дворового лексикона, и кинулся на помощь Партизану. Он раскроил разбойнику щеку, пошла кровь, хотя рана была неглубокой, разбойник завыл и побежал прочь. И этот вой послужил сигналом к бегству оставшемуся разбойнику и Вене, который до того в битву не вступал, ожидая благоприятного развития событий.