Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Пускай пока будет по-твоему, – согласился патер-лама, хотя так, конечно, не думал, – но я считаю своим долгом доложить.
Затем, переведя дух, патер-лама изложил нам скучным голосом религию нашего детства. По крайней мере мы должны были в это поверить. Это и в самом деле был примитивного вида буддизм. Мне непонятно, кто и почему выбрал для наемников именно буддизм, но я покорно выслушал идеи о том, что ничто на свете не умирает и не исчезает. Со смертью мы рождаемся вновь – в образе существа, характер и положение которого в обществе
Я предположил – да не у кого было спросить, – что буддизм здесь придумали для того, чтобы не заниматься похоронами или устраивать церкви. Ты погиб, а там судьба разберется. Потом придумали еще дракона, которого никто не видел, вот и вся мифология. Остальное – дело твоей фантазии.
Из этой лекции я узнал другое, нечто более важное для моей миссии: наши враги, по крайней мере так утверждает патер-лама, – мусульмане. Значит, мы должны сражаться где-то на Северном Кавказе. А может, и за его пределами. Но вряд ли за границей – уж очень обычен здесь русский язык.
Тогда моя теория о том, что я попал в будущее, получала косвенное подтверждение. Именно в какой-то завтрашней войне и мог возникнуть локальный конфликт на окраинах бывшей империи. Вот и сражаются год за годом, перегоняя друг друга из траншеи в траншею. А так как эта война совершенно нелегальная, то и собирают людей по ветеранским организациям.
Тогда получает объяснение метод мобилизации. Вместо того чтобы объяснять каждому кандидату, что он должен участвовать в чем-то за гранью закона, его просто заставляют все забыть.
Для этой цели лучше всего подходят именно ветеранские союзы или группы в провинции. Туда попадают молодые люди, смертельно больные войной. И раз им не с кем воевать, они тянутся друг к другу.
Остается только установить связи с их руководством. С каким-нибудь Порейкой, который спит и видит, как бы продаться. Не исключено, что в этих делах замешаны и высокие чины – в сущности, мы имеем дело с работорговлей или видом торговли оружием. Только его одушевленной частью. И эта одушевленная часть становится неодушевленной.
Стоп. Логика подсказывает пути самые обычные, а в нашем мире это опасно. Если ты видишь что-то откровенно яркое, зовущее и вполне доступно лежащее на земле, то остановись в отдалении и подожди, пока игрушку поднимет твой злейший враг. Так учил меня Сенька Клоп, беда нашего детдома. Каким-то чудом он попал в Карабах еще в те времена и видел такие игрушки-ловушки, может, сам в них играл. Впрочем, и это может быть легендой типа «белых колготок», которые возникали в различных конфликтах. «Белые колготки», красивые девки – мастера спорта по стрельбе, почему-то из Литвы. Я о них наслышался в свое время, правда, ни одной из них не поймали, хотя с наслаждением врали о том, как перед расстрелом каждую
Патер-лама стал собираться – он был нами недоволен, и я подумал, что если здесь есть свои чекисты, он первым делом побежит им докладывать.
– Вы с ним поосторожнее, ребята, – сказал Коршун нам с Цыганом, – подлая натура.
– Таких в конце концов на мину сажают, – сказал Цыган.
– Мы тут этими штучками не занимаемся, – ответил Коршун. – У нас и без него врагов довольно. Если город не защитим, то ублюдки знаешь что с нашими сделают?
– Представляю, – сказал Цыган. Но, видно, он не очень представлял. – А курево выдают? – спросил он.
– Можешь взять – в том ящике лежат. Только здесь курить не хочется.
– Почему? – спросил Цыган.
– Наверное, нервное напряжение, – сказал Коршун. – Или климат. Хрен его знает.
Я пошел наружу, посмотрел, как устроились мои люди. Перед уходом я задал один вопрос Коршуну:
– А почему здесь крыш нет?
– Потому что дождей не бывает, – ответил Коршун неуверенно. Видно, сам задавал себе или кому-то этот вопрос и не смог получить ответа.
– Я не про дождь, – сказал я. – А что, если они нас бомбить будут?
– Вряд ли, – сказал Коршун.
– Давай сами сделаем, бревен вокруг много, насыплем сверху земли.
– А то дождик в любой момент пойти может, – добавил Цыган, запустив пальцы правой руки в лохматую шевелюру.
– Отставить пустые разговоры! – прикрикнул на нас Коршун. Словно мы его обидели.
А может быть, потому, что Цыган опять попал в точку – Коршун и сам не знал ответов на некоторые вопросы. И его злила собственная неосведомленность.
Мне редко удается подумать. Если бы мне давали время обдумать свои действия, не говоря уж о мировых проблемах, я бы стал великим человеком. А так никогда не стану.
Я вернулся к себе в яму. Мордвин спросил, не приготовить ли чайку, я сказал, что не хочу, закрыл глаза и приготовился думать.
Не смейтесь. В институте, в общежитии, мне как-то пришлось существовать года два с одним активистом комсомола. Вечером он тихо напивался, но никому не мешал, только храпел, и мы – два его сожителя – кидали в него предметами. А утром он не шел на лекции, и, вернувшись днем в комнату, я заставал его в той же позе с закрытыми глазами. Но он не спал.
– Что ты делал? – спрашивал я его.
– Думал, – отвечал он.
С тех пор я завидую людям, которые выделяют мышление в самостоятельный процесс. Я-то хожу и думаю, лежу и думаю, сижу в кино и думаю, гуляю с Катрин и думаю. Из-за этого думаю недостаточно производительно.
Так вот, я закрыл глаза, чтобы думать. Придумать программу действия на основе того, что уже узнал и увидел в этой стране. Назовем ее Южной Осетией.
Раздался шум, постук костыля деревянной ноги – ввалился Мордвин.
– Был посланец из штаба, – сказал он. – Принес часы. Приходи к нам, поглядишь.