Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
Гитлер откровенно обращался к Альбине, он начал говорить все быстрее, потом неожиданно заявил, что не советует гостям пить после обеда кофе, в котором находится много вредных возбуждающих веществ.
Большинство присутствующих были смущены тем, что Гитлер практически ни слова не сказал за обедом о советской атомной бомбе, и объясняли это по-разному – одни присутствием русских, при которых Гитлер сдерживался, не доверяя им, хотя и разыграл умелый спектакль благодарности за подвиг во имя рейха, то ли причиной тому, как полагал Канарис, было замеченное Гитлером сходство Альбины и Гели, то ли причина была необъяснимая, загадочная,
Гитлер первым поднялся из-за стола. Все остальные встали тоже.
Гитлер поклонился и вдруг быстро вышел из столовой, как будто чем-то обиженный.
И все довольно долго стояли у своих мест, словно ожидая, что обиженный недисциплинированными учениками учитель вернется и задаст им заслуженную взбучку. Неловко чувствовали себя все – от Геринга до Андрея. Все, кроме Канариса и Альбины. Наконец гости начали двигаться, переговариваться и собираться по домам, некоторые подходили к награжденным, Геринг пожал руку Васильеву и сказал, что рад бы иметь его в своем ведомстве.
– Я стар, – сказал Васильев. – К сожалению, я уже стар. И в этом моя трагедия.
– Вы не старше меня, мой друг, – сказал Геринг и тут же отошел к Гессу, как будто надеясь, что тот скажет нечто более приятное.
Андрей направился к Альбине. Он надеялся, что она сообщит ему номер телефона, он не был уверен в том, где окажется завтра.
Альбина увидела его и двинулась было навстречу, но это движение заметил Канарис, который встал между русскими и сказал улыбчиво и тихо, обращаясь к обоим:
– Молодые люди, я обещаю вам, что при первой же возможности я устрою вам встречу.
Андрей понял, что Канарис не хочет их разговора, а Альбина, лучше знавшая немецкий, предпочла поверить адмиралу и сказала Андрею через его плечо:
– В самые ближайшие дни. Мы же с тобой здесь рабы.
Канарис запомнил последнее слово Альбины и потом спросил у Фишера, что означает русское слово «ра-би», но не смог передать разницы между буквами «ы» и «и» и получил ответ, что имеется в виду, очевидно, еврейский священник, и это повергло адмирала в недоумение.
Канарис угадал. Гитлер был не только очарован, но и смущен и несколько напуган иррациональным и несшим в себе странный смысл сходством Альбины и Гели. Будто почти десять лет разлуки Гели прожила в ином мире, очищаясь в страданиях от всего наносного, грубого, плебейского, что было в ней, но не потеряв внутренней силы, очевидной для Гитлера в открытом взгляде молодой женщины.
Не в силах совладать с собой, фюрер покинул столь невежливо и неожиданно высокое общество, оставив в растерянности даже ближайших соратников.
Он не знал, как вести себя дальше, что означает этот сигнал свыше, насколько он связан с его судьбой. Не исключено, что это лишь игра дьявольских сил, подсунувших ему Альбину – белую, чистую. И надо ли понимать ее имя как духовную эманацию мечты фюрера, чтобы разоружить его… Ведь недаром она появилась так неожиданно и прямо из горнила страшной бомбы, изобретенной большевиками, некоторые из которых, безусловно, близки к масонским кругам и к еврейским магам низкого порядка.
Фюрер не стал возвращаться домой, где ждала его прекрасная, покорная и пустая Ева, а позвонил из своего гигантского кабинета, украшенного
Фюрер почувствовал облегчение. Старый генерал Гаусгофер после Первой мировой войны вышел в отставку и преподавал философию в Мюнхенском университете, где и приблизил к себе послушного студента, будущего секретаря национал-социалистской партии Рудольфа Гесса. Гесс был глубоко убежден, что Гаусгофер относится к числу великих магов, и, когда его новый друг Адольф Гитлер попал после неудавшегося Мюнхенского путча в тюрьму Лансгурт, Гесс привел туда Гаусгофера, ставшего постоянным и долголетним советником Гитлера. Гаусгофер пытался сформировать геополитику Гитлера, который внимательно выслушивал магов, сытно кормил их и даже оплачивал экспедиции в Тибет, в Гималаи. Там, по утверждению якобы посетившего те места бывшего генерала вермахта, ждет, чтобы проснуться и повести за собой человечество, раса гигантов прошлой Луны.
К тому времени, когда машина фюрера, словно крадучись, подобралась к вилле Гаусгофера, не занимавшего официальных постов в империи, но остававшегося фигурой, окутанной тайной, хозяин дома уже приехал с вокзала. Марта предупредила о звонке фюрера, и потому Гаусгофер оставил в полутемной прихожей, освещенной лишь вывезенными из Непала и Тибета светильниками, в которых лампады были заменены электрическими лампочками, Георга Гурджиева – неизвестной национальности человека, выдававшего себя за бурята. Сам же хозяин поспешил с гостями в ванную, чтобы там срочно снять с них дорожную обыденную одежду, которая предназначена была для того, чтобы никто не заподозрил в них существ иного плана, нежели ирландских предпринимателей, за которых они себя выдавали во время своих путешествий у врат Тибета. Одежды, в которых путешественники должны были предстать перед Гитлером, уже были готовы, развешаны по креслам в просторной ванной комнате, вычищенные и выглаженные неутомимой и верной Мартой.
Один из гостей переоделся в оранжевую тогу буддийского монаха и водрузил головной ламаистский убор, схожий с греческим шлемом, второй же избрал куда более экзотическую одежду – это был черный балахон с капюшоном, скрывающим в тени лицо, и в этой черной неопределенности особенно ярко выделялись ярко-зеленые перчатки.
Марта встретила фюрера, вошедшего, по обыкновению, к учителю в одиночестве, тогда как охрана разбежалась вокруг виллы, отрезав ее от внешнего мира, и провела в гостиную, где Гурджиев, давно известный фюреру, почтительно поднялся и поклонился, сложив перед грудью ладони.
– Не надо, брат, – сказал фюрер, проходя к своему креслу – у него в этой гостиной было единственное преимущество перед прочими – свое кресло. – Мы здесь все равны. Мне надо посоветоваться с учителем.
– Он сейчас придет, брат, – сказал Гурджиев, чуть утрируя свой восточный акцент. – У нас сегодня гости. Наконец сбылась мечта Посвященных – они были там.
– Что? Что ты хочешь сказать? – Но Гурджиев игнорировал вопрос фюрера и обернулся к двери, в которой показались Посвященные.