Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Булычев Кир

– Времени у нас в обрез. Чем скорее мы провернем операцию, тем лучше, но некоторый период займет опознание нашего вождя и переговоры на эту тему.

Фрей глубоко вздохнул и произнес:

– Меня порой смущают и даже оскорбляют элементы недоверия, которые проявляются у наших коллег. Или я существую, или не существую!

– Некоторые сомневаются, – сказала Антонина. – Вы же сами знаете, Владимир Ильич.

– Иванович, – поправил ее Ленин. И посмотрел на Андрея.

– Время конспирации миновало, –

сказал Бегишев, глядя в иллюминатор. – Пора открывать карты на стол.

– Не рано? – спросил вдруг Ильич. Теперь они все глядели на Андрея.

– А куда он денется? – спросил Бегишев и отвел глаза от переводчика. – Наша длинная рука его хоть за морем достанет.

– Вы меня имеете в виду? – спросил Андрей.

– Нет, Пушкина, – сказала Антонина. – Я тоже думаю, что пора считать Андрея своим. Или вообще не считать…

– Говорите, – сказал Алик.

– Ну, раз служба безопасности так считает, значит, можно, – улыбнулся Бегишев.

Все замолчали. Никто не спешил выкладывать карты на стол.

Потом заговорил Ильич.

– Дело давнее, – сказал он, – но в свое время, вскоре после революции, когда дела наши шли так себе, а этот иудушка Троцкий старался продать дело революции в Бресте…

Дойдя до этих слов, Фрей сильно ударил кулачком по подлокотнику кресла, в котором устроился. Кресло потеряло равновесие и поехало вокруг своей оси. Пока Алик не поймал Ильича, тот все крутился посреди комнаты.

– Наши дела были так себе, – продолжал Ильич, когда кресло остановилось. – Мы как раз переезжали в Москву. Мы направили сначала Радека, а потом и Льва Борисовича в Швецию. Для руководства германской революцией и связи со шведскими социал-демократами.

Ильич замолчал, перелистывая мысленно учебник партийной истории нового образца – детища перестройки.

– С юга наступали калединцы, – продолжал он, – мы теряли все новые губернии. В нарушение достигнутого перемирия немцы двинулись на восток, и тогда мы на заседании округа приняли решение переправить в Швецию часть конфиската на случай поражения революции и перехода к подпольной борьбе. Вы мне скажете, какой же я, к чертовой бабушке, революционер, если думаю о поражении, но наша сила, батенька, именно в том, что мы предусматриваем все возможные варианты. Вот именно!

Последние слова Фрей выкрикнул в полный голос, как ученик, справившийся с заданием и гордый собой за удачный ответ на экзамене. Андрею привиделась даже репинская картина, на которой юный Пушкин, взметнув к потолку руку, читает стихи, а Державин, перед сходом в гроб, привстал за длинным экзаменационным столом, сложил ракушкой ладонь, чтобы лучше расслышать гениальные строки и благословить. А впрочем, Репин ли создал этот шедевр?

Андрей внимательно выслушал небольшую речь Фрея и все в ней понял, потому

что знал больше, чем ему было положено знать. Но, разумеется, и виду не подал.

Хотя от него ждали реакции.

– Сколько вам лет, Владимир Иванович? – спросил он с сочувствием, словно только сейчас обнаружил, что любимый начальник на самом деле – неизлечимый шизофреник.

– Давайте не будем заниматься банальными подсчетами, коллега, – возразил Ильич.

– Давайте не будем. – Андрей обратился за поддержкой к Антонине: – Я чего-то не понял?

– Есть рабочая гипотенуза, – сказала Антонина, из которой так и выпирала буйная жизненная энергия, – что нам удалось найти человека, очень похожего на вождя революции.

– Я сам вас нашел, – возразил Фрей. – Как бы вы меня нашли?

– На ловца и зверь бежит, – вмешался в разговор Бегишев. – Для твоего сведения, Андрей, мы, то есть инициативная группа, смогли пробиться к партийным архивам. Не скажу как, не скажу когда – поверь, что это было нелегко. Мы узнали, что руководство нашей страны перевезло в Швецию некую сумму в драгоценностях. И эта сумма до сих пор хранится в верных руках. А взять ее может лишь один их двух: Лев Борисович Красин, давно покойный, или лично товарищ Ленин.

– Тоже давно покойный, – добавил Андрей.

– А вот с этим позвольте, батенька, не согласиться! – Фрей вскочил и сунул большие пальцы под мышки, словно забыл, что пришел без жилета. – Я – это я, и никаких сомнений!

– Наверное, я скоро сойду с ума, – сказал Андрей.

Видно, это были слова, которых от него и ждали.

– И я тоже думал, что офигел, – сказал охранник Алик. – «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» Слышали этот слоган?

– А почему они вам поверят? – спросил Андрей.

Бегишев кивнул Антонине, чтобы пояснила.

– Тогда, – сказала она, – в восемнадцатом году, уже были отпечатки пальцев. Диктилоскопия.

– Дактилоскопия, – брезгливо поправил ее Ильич. Он недолюбливал Антонину – она для него была слишком полнокровной, шумной и энергичной.

– Ценности находятся в шкатулке, мы проверяли. Она запечатана восковыми печатями. На них отпечатки пальцев.

– Моих и Льва Борисовича Красина, – сказал Фрей.

– Без сравнения отпечатков никто нам шкатулку не даст, – сказал Оскар.

– Можно взять, – возразил Алик, видно, продолжая давнишний спор. – Привезем бригаду.

– Провалимся. И окажемся в ихней тюрьме, – сказала Антонина.

– А где она хранится? – спросил Андрей. – Я имею в виду шкатулку.

Действительность была столь откровенно нереальна, что Андрей и не пытался ничего для себя объяснять.

– Шкатулка? В каком-то трасте. Или банке. Кто нам скажет? – произнесла Антонина. Она была главным оратором.