Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
– Может, сказать нашим? – спросил Андрей. – Они же нас ждут?
– Пускай подождут, – сказала мадам, втискиваясь в дверцу машины. – Тогда те, кто следит, останутся у моего дома.
Андрей был вынужден признать, что в словах мадам есть резон. Теннисист тронул с места.
Андрей не ориентировался в городе, поэтому ему трудно было бы восстановить маршрут. К тому же он не был уверен, кратчайшим ли путем едет брюнет. Может, он нарочно путает следы?
Ленин полулежал на заднем сиденье, откинув голову. Рядом с ним расплылась госпожа Парвус. Андрей сидел спереди рядом
Город постепенно кончился, пошли новые районы, потом отдельные особняки.
Перед ажурными чугунными воротами одного из них машина остановилась и гуднула.
Ожидая, пока ворота откроют, теннисист внимательно глядел в боковое зеркальце – видно, проверял, нет ли погони.
За воротами возвышался трехэтажный гранитный особняк, выполненный в стиле скандинавского модерна. Портик над входом в него поддерживали атланты в шлемах с бородами викингов, опиравшиеся на длинные мечи.
Ворота распахнулись.
Из будки на них глянул охранник в зеленом мундире и каскетке с какой-то сложной эмблемой. Теннисист доложил ему по-шведски. Принимая эстафету от теннисиста, охранник принялся смотреть наружу вдоль улицы.
Дверь между викингами закрылась. Это была деревянная резная дверь, изображавшая заросли папируса. Наверное, тепло одетым викингам было жарко в нильских краях.
В дверях стоял бухгалтер из хорошей фирмы, худой, носатый, расчесанный на прямой пробор, в сером костюме и – завершающая деталь – в шелковых чехлах на рукавах: видно, много приходится елозить локтями по столу.
Он был молчалив и строг.
Говорила мадам, которая с помощью теннисиста вылезла из машины и начала подробно рассказывать нечто, давно знакомое главному бухгалтеру. Тот терпеливо выслушивал ее минуты три, потом сказал, что ему и без того все известно.
Это госпожу Парвус не остановило.
Зато Фрей с Андреем получили от бухгалтера знак покинуть автомобиль.
Они поднялись на несколько ступенек к двери. Викинги косились враждебно.
Фрей тоже почувствовал этот взгляд и неожиданно проявил чувство юмора.
– Жалеют деньги, – сказал он, подмигнув Андрею.
Судя по всему, он волновался, и, когда бухгалтер протянул ему руку, он вытер о брюки ладонь.
Бухгалтер провел всю честную компанию, кроме теннисиста, оставшегося в машине, через мраморный гулкий и неуютный холл с большой фреской на боковой стене, изображавшей все тех же викингов, но на этот раз в цвете и за боевыми буднями – они столпились на носу ладьи и вглядывались во вражеский берег, подобно богатырям на полотне Васнецова.
Пройдя по коридору, абсолютно безлюдному и слишком аккуратному, они оказались в сейфе. А может быть, это была патологоанатомическая лаборатория. В общем, нечто научное и закрытое, номерное, как будто сердце «почтового ящика».
В центре комнаты находился длинный стол, покрытый пластиком, на нем какие-то приборы и два компьютера. За компьютерами сидели молодые люди, не обратившие внимания на вошедших гостей. В углу зала за старинным резным письменным столом с бронзовыми канделябрами по углам
При виде Ильича и его спутников Мистер-Твистер резко поднялся. Он сразу заговорил по-английски, видимо, узнав где-то или догадавшись, что Андрей не учен шведскому языку.
– Рад приветствовать вас, – сказал он. – Давно ждем. Давно. Уже скоро столетие! – Он рассмеялся и смеялся ровно столько, сколько времени потребовалось Андрею, чтобы перевести его реплику.
Бухгалтер строго высказал ему свои сомнения или просто точку зрения, но Мистер-Твистер только отмахнулся. Он представился как доктор Юханссен, сообщил, что в Швеции, кроме Юханссенов, живут только Нильсоны, сам посмеялся своей шутке, а потом спросил:
– А пальчики привезли?
Ответила мадам, а доктор Юханссен слушал ее вполуха и приглядывался к Ильичу.
– Похож, – сказал он наконец, – состарился, но тем не менее похож на иконографический материал. Но мы и тут вас испытаем.
– Меня не следует испытывать, – обиделся Ильич. – Ты так ему и скажи, Андрюша. Меня сама жизнь испытывала, меня враги испытывали, а также ренегаты из партии.
– Понял, – ответил Юханссен. – Совершенно с вами согласен. Но и вы должны признать, что сложилась совершенно невероятная и даже парадоксальная ситуация. Вклад получает человек, которого не может существовать, хотя бы по причине возраста. Вы же не станете утверждать, уважаемый господин Иванов, что родились в 1870 году?
– Я ничего не стану утверждать, – ответил Ильич. – Надеюсь, вам известен принцип презумпции невиновности? Так что вам самому придется доказывать, что я самозванец. Но учтите, что мои товарищи уже верят мне.
– Но физические законы против вас, господин Иванов!
– А что вы знаете о физических законах? – уверенно возразил Ильич, словно давно уже внутренне отрепетировал ответы. – Мы их изменяем все последние годы. Суть прогресса заключается именно в том, чтобы доказать, что незыблемых законов не существует.
– Есть пределы! – воскликнул Юханссен. – Есть же разумные пределы!
– Когда в ноябре 1917 года мы устроили революцию, – возразил Ильич, – нам никто не верил. Меня именовали кремлевским мечтателем. И что же – моя держава все еще существует.
– Вряд ли это сегодня ваша держава! – нашелся Юханссен. – Россия строится на отрицании коммунизма, который, кстати, рухнул и во всей Восточной Европе.
– Не играйте словами! – возмутился Ильич. – Это временное тактическое отступление, не больше того. Для того, кстати, мы и оставляли у вас некие ценности, чтобы в случае трудностей предусмотренного вами характера с их помощью повернуть ход истории.