Кисельные берега
Шрифт:
Детский сад, всё это молча выслушав, так же молча и бесстрастно двинулся следом, волоча за руки младших.
– Не сердись, - сказал Спальчик и потупился, - никто ж не знал, что так выйдет, не специально ж… тебя караулили…
Кира глянула на него искоса. Потом медленно, постепенно сбавила шаг.
– Да… - выдавила девушка, - ты прав, извини… - она сглотнула и посмотрела наверх, на кроны деревьев и поднимающееся над ними солнце. – Вы в самом деле здесь ни при чём.
Спальчик открыл рот от удивления – кто это говорит? он не ослышался? Уж не та ли вздорная
– Видимо, от бессилия психую. От того, что я ноль в этом мире – никто и ничто, так… пылинка, летящая по воле ветра. Или по воле проклятой колдуньи? Впрочем, один чёрт… А я так не привыкла! Понимаешь?
Спальчик с готовностью кивнул. Хотя ни черта не понимал.
– Это, наверное, ломка… Из-за неизбежного сопряжения желания и невозможности.
Когда хочешь и не можешь… Знаешь, как подобное состояние называется? Нет? Это называется импотенцией, дружок. В прежней жизни я всегда получала то, что считала необходимым получить в данный период времени – любыми способами. А здесь… Куда прикладывать рычаг – ну, знаешь, которым мир переворачивать – и то не поймёшь, как не старайся. Да и не успеешь приложить, даже если поймёшь – всё меняется так стремительно… Самую-пресамую лайт-стратегию не реализовать, потому что ни просчитать, ни угадать что тебя ждёт и чем день сегодняшний обернётся невозможно…
– А зачем угадывать? – пожал плечами Спальчик. – Что будет, то и наше. Обломится чего пожрать – значит, день удался. Вот и вся премудрость!
Кира повернула голову к недорослику и посмотрела на него удивлённо и внимательно: вот же ж, блин, оказывается, мы тута философы доморощенные! Этому примитивному пейзанину лишь бы пожрать – никакие более жизненные достижения его не интересуют! А с другой стороны… Какой соблазнительно простой взгляд на вещи! Может, и в самом деле… Прислушайся к себе, Кира: что тебе для счастья надо именно сейчас, не загадывая на перспективу? Ну… добраться до места – выведет же их куда-нибудь эта чёртова тропинка! – и чтобы место это оказалось безопасным. И сытным…
Желудок стиснул голодный спазм. Кира поморщилась. Да, Спальчик прав: если в конце пути их ждёт миска каши, день можно считать…
– Гляди-ка!
Ушедший вперёд недорослик медленно притормозил и ткнул грязным пальцем куда-то за переплетение ветвей. Кира, вынырнув из обуявших её мировоззренческих исканий, всмотрелась в указанном направлении: от тропы ответвлялась узенькая стёжка. Вела она совсем недалеко – на небольшую просеку, посередь которой серел приземистый каменный дом под соломенной крышей. Над трубой мирно курился дымок.
– Во! – радостно возопил Спальчик, братья его заметно оживились, втягивая ноздрями запахи дыма и человеческого жилья. – Чтоб я сдох, если это не дровосекова лачуга! Услышал таки нас боженька, привёл к добрым людям в уединённое желище! – и он ринулся вперёд.
– Подожди! – Кира ухватила его за рукав. – Чего торопишься так? Мало ли кто там живёт и… вообще! Что мы скажем? Здрасте, дорогая хозяйка, мы припёрлись? Всё, что в печи, на стол мечи?
Спальчик выпростал из её пальцев
– Что скажем, что скажем… Попросим хозяев Христа ради, как водится, - пояснил он обстоятельно. – Те, что в глуши живут, да на отшибе, обычно всегда подают – скучно им в уединении, вот и привечают странников… Идём, не боись!
И он уверенно пошагал навстречу миске каши, так внезапно вдруг, посреди леса, материализовавшейся из мечтаний и вожделений голодных детей. Братья, целиком и полностью признавшие его лидерство, посеменили следом. Да и Кира колебалась недолго: Христа ради так Христа ради… Дожилась, ну надо же…
Когда она нагнала толпу мальчишек, замерших у входной двери, Спальчик уже решительно молотил кулаком в крепкие доски.
– Хозявы! – орал он. – Пригрейте-пожалейте, ради бога, бедных детей, заблудившихся в лесу и провидением господним и помощью святого Михаила вышедших на ваш благословенный…
Дверь резко распахнулась.
В проёме стоял невысокий, худой до измождения мужичонка с топором в огромных, словно лопаты, руках. Его облик в клочкастой бороде невнятного цвета и с чёрными провалами глаз был настолько пугающ, что дети остолбенели на пороге, забыв дышать.
Замер на какое-то время и хозяин лесного дома, не ожидавший нашествия гостей. Потом молча подкинул топор в руке, размахнулся и… всадил его со звоном в притолоку над дверью. Собрав в гармошку крупных и мелких складок коричневую, дублёную кожу на лице, попытался изобразить приветливую улыбку. Эта потуга на доброжелательство ещё более напугала детей, заставив их попятиться.
– Чё это вы? Никак забоялись, ребятки? – елейно проворковал мужик. – Не боитесь, не надо: эт я за дровами собирался, топорик-то и прихватил. Распахиваю дверь – а здеся вы! Вот так чудо чудное! Проходите, проходите, не стойте в дверях… Тот, кто заблудился в лесу, всегда может рассчитывать на приют и ночлег в моём доме, но… Вот только не обессудьте – накормить не сможем, сами последний кусок доедаем…
Он посторонился, даже слегка склонился в приветственном поклоне – так-де он рад, счастлив и безоговорочно традиционно гостеприимен. Ну а как вы думали? Завсегда ж те, кто живёт в глуши лесной либо на выселках, рады гостям и приносимым ими вестям - скучно ведь в уединении, вот и привечают странников!..
Он приглашающе повёл рукой и ощерился, демонстрируя длинные, кривые зубы. Из тех, что остались.
– Мы… это… - Спальчик потёр вспотевшие ладони о куртку, - нам… того… В другой раз зайдём наверное…
– Абели! – воззвал мужик внутрь дома. – Посмотри, кто к нам пришёл! Да выйди, наконец, навстречу! Неужто все приличия позабыла в нашем убожестве?!
В проёме двери неуверенно возникла серая, согнутая недугами и невзгодами женщина с испуганным лицом. Она неотрывно смотрела не на гостей, а на мужа и комкала дрожащими руками передник, больше похожий на половую тряпку.
– Чего молчишь, дубина? – процедил он. – Видишь, детишки стесняются войти? Подсуетись, как хозяйка, развей их сомнения…