Китайская власть
Шрифт:
Чжэцзян, который занимает четвертую позицию в экономическом рейтинге провинций, значительно отстает от Шаньдуна и, хотя и оккупировал своими представителями политический центр Шанхай, не сможет бросить Шаньдуну вызов в одиночку — его ВВП в 2018 г. составил 5,17 трлн. юаней и примерно на треть отстает от шаньдунской экономики.
Мощи Шаньдуна способствует его геоэкономическое положение: расположенная на выдающемся в Восточно-Китайское море полуострове провинция находится ровно посередине между мощным историческим центром Северного Китая — Пекином и сложившимся вследствие победы морских глобальных экономик над Хартландом приморским Шанхайским регионом, включающим Цзянсу, город центрального подчинения Шанхай и провинцию Чжэцзян. Долететь из Шаньдуна в Сеул, столицу Южной Кореи или Токио, можно так же быстро, как и до Пекина или Шанхая. Шаньдун и близкий этнически к жителям городов
Второй источник мощи Шаньдуна — это его значительное население, которое сформировалось на прибрежных равнинах и поймах многочисленных рек Шаньдуна вокруг священного пика горы Тайшань (??), название которой содержит иероглиф «тай» — «чрезмерный», «обильный» и является 11-м знаком сакрального текста «Книги перемен» И-Цзин. Тайшань, наверное, самый важный и известный в Китае священный пик, являющийся источником силы для верховной власти. Не зря во время высадки китайского лунохода на темную сторону Луны один из пиков на лунной поверхности стал зеркальным для земной и получил название гора Тайшань.
Обильное население Шаньдуна, как и население Гуандуна, составляет один из крупных источников постоянных волн миграции. В случае с Гуандуном растущее население, если пути вовне закрыты, идет внутрь страны — так было в период очередного всплеска китайской популяции в начале XIX в., когда почти весь Китай под руководством хакка захватили тайпины, и в период бурных потоков китайской эмиграции, когда мигранты заполонили Юго-Восточную Азию и создали там свои собственные китайские государства. Шаньдунское население выплеснулось на север, когда правительство Цин, изрядно ассимилированное в том числе и самими шаньдунцами, разрешило им заселять Северо-Восточный Китай и приграничные с Россией территории Хэйлунцзяна (р. Амур).
На 2019 год, и с учетом стагнирующей демографии Китая на долгие годы – Шаньдун находится на втором месте в Китае по численности населения — 100,5 млн. человек, уступая лишь Гуандуну, число жителей которого пополнено армиями трудовых мигрантов из соседних провинций — 111 млн. человек. При этом население в Шаньдуне даже больше, чем в провинции Хэнань (95 млн), расположенной в центре китайской равнины. Далеко позади Шаньдуна Сычуань (83 млн.) и Цзянсу (80 млн.), не говоря уже гористом Чжэцзяне, где количество жителей составило лишь 56 млн. человек — такая малонаселенная провинция не сможет стать базой для системного долгосрочного лидерства в китайской ойкумене. Население Шаньдуна сопоставимо с совокупным населением трех субъектов геоэкономического Бохайского кольца: городом центрального подчинения Пекином (21 млн.), городом Центрального подчинения Тяньцзинем (15,5 млн.) и провинцией Хэбэй (75 млн.) — китайским «Подмосковьем». И сама идея объединения такого конгломерата в единое пространство «Цзин-цзинь-цзи» (??? — краткое обозначение для столицы, Тяньцзиня и провинции Хэбэй), которое уже поддержано Си Цзиньпином на самом высоком уровне в пику ненасытному шаньдунскому дракону, бросает вызов лидерству Шаньдуна на макрорегиональном уровне, который, безусловно, стремится к контролю над этой важной нишей своей благополучной среды обитания.
Однако смогут ли разношерстный Пекин, продуваемый розой ветров всего политического спектра, комсомольский Тяньцзинь, сотрясаемый техногенными катастрофами, и не столь пока развития провинция Хэбэй, долгое время считавшаяся деревенской местностью под Пекином, сразиться против шаньдунской армии Ван Цишаня, — вопрос спорный. Тем более что шаньдунский субэтнос имеет мощную объединяющую субкультуру и пестует свою инаковость, противопоставляя себя иным провинциям Северного Китая с древних времен, хотя название Шаньдун никак не выражает идеи особенности шаньдунцев и переводится как «к востоку от гор» (Хуашань — один из священных пиков Китая).
Не столь важно, каково истинное происхождение шаньдунцев, имеющих достаточно схожий генотип с жителями Южной Кореи и Японии, особенно среди тех, кто живет на побережье, сколько важно, как китайские археологи и историки манифестируют свою инаковость от остального Северного Китая. Уже начиная с древних времен Шаньдун относится ими к культуре «Бэйсинь» (????), отличной от
Шаньдун проходит этническую стадию своей истории через нахождение на его территории исторически зафиксированных варварских племен «Восточные И» (??) — так шаньдунцев зафиксировала центральная китайская историческая традиция.
В период династии Чжоу (?) Шаньдун начинает прочно ассоциироваться с контролирующим нижнее течение Хуанхэ царством Ци, которое во время «Сражающихся царств» вместе с царством Цинь (современная Шэньси, родина клана Си Цзиньпина) «силовым путем» устанавливает контроль над бывшими осколками империи Чжоу. Если полукочевое царство Цинь, появившееся из степей Евразии, завоевывает княжества беспредельной жестокостью, как к собственным воинам, так и к покоренным областям, то царство Ци становится образцом коварства, военной стратегии и изворотливой внешней политики.
В судьбе Шаньдуна переплетаются два основных идеологических и культурных вектора: царство Ци (?) — центр формирования системы фа-цзя (??), или «легизма», идеологии жестких административных методов выстраивания пирамиды государственной власти; и расположенное в Южном Шаньдуне царство Лу (?) — центр формирования жу-цзя (??), или «конфуцианства», — идеологии нравственных методов формирования элиты и взаимоотношений с управляемым населением.
Царство Ци дало Шаньдуну и Китаю известных во всем мире идеологов военной стратегии. Это Сунь Цзы, написавший емкое и практичное пособие для военачальников «Способы войны», и прославившийся своей хитростью полководец Чжугэ Лян (???), один из основателей легизма Гуань Чжуна (??; имя при рождении ???), в годы правления которого царство Ци, благодаря введению методов эффективного госрегулирования, стало самым могущественным среди погрязших в семейно-клановых распрях Сражающихся царств.
С другой стороны, по южную сторону от горы Тайшань — царство Лу, уступающее и в размерах, и в величии царству Ци, оно дало Китаю Конфуция и продолжателей его дела Мо Цзы и Мэнцзы, которые развивали идею доброты и нравственности в управлении страной, однако не принесли могущества царству Лу, исчезнувшему вместе с мягкорукими интеллектуалами.
Не желая умалять культуру княжества Лу, современная культура Шаньдуна называется самими шаньдунцами культурой «Ци-лу», основу которой заложили несколько подгрупп населения — носителей отличающихся диалектов: оконечность полуострова Шаньдун, давшая по-самурайски жестоких к себе и к врагам командующих частей НОАК, говорит на диалекте Цзяоляо (??), объединяющего жителей ряд районов Шаньдуна и оконечность полуострова Ляодун. Корень «цзяо» является названием области вокруг Циндао, немецкая база в котором носила название «Киау-чао», шаньдунское произношение северокитайского варианта Цзяочжоу. Центр Шаньдуна говорит на диалекте Цзи-лу (??), частично похожем на диалект провинции Хэбэй; юг Шаньдуна, что логично, говорит на схожем диалекте с находящейся рядом провинцией Цзянсу.
Важно отметить, что в качестве административной единицы в нынешних границах, которые отражают масштабную геоэкономическую и геополитическую ситуацию в китайской и соседней с китайской ойкуменами, Шаньдун существует в почти неизменном виде с 1376 г., что де факто отражает реальное существование живого организма шаньдунской субэтнической элиты, входящего в состав единого китайского пространства. Границы современного Шаньдуна в значительной степени совпадают с границами административной единицы в период династии Мин, объединившей шесть районных единиц в границах современного Шаньдуна, а также родственного полуострова Ляодун.