КК. Книга 8
Шрифт:
Она протянула вторую банку, и солдат зашагал с ними к костру. А северянка, прихватив широкий поддон на ручке для дров, пошла к сараю. Открыла дверь - на нее обернулся тот самый тха-нор, махнул плетью, крикнул яростно:
– Пошел!
– Дак я дров набрать, - кланяясь, проговорила Анежка Витановна, - не сердись уж, господинчик, дров бы.
И она показала на поддон и поленницу.
Тха-нор послушал ее, плюнул на ее чистый пол, сделал жест - набирай, мол. И Анежка Витановна потихоньку начала шурудить дровами.
Пленников выстроили на колени у стены уже внутри сарая. По бокам от них стояли по двое
– Вы все уметь стрелять. Мы взять ваше оружие. Кто учить моих людей, будет жить. Кто отказываться - есть охонг. Понятно? Кто уметь управлять машина, будет жить. Кто знать, как летать, будет жить.
Анежка поглядывала на пленных - стояли они молча, изможденные, замерзшие, связанные. Кто-то смотрел на тха-нора, кто-то следил за хозяйкой дома. Особенно выделялась пара мужиков - они то и дело шевелили руками, словно пробуя веревки на прочность, и похожи были, как братья. Хотя, может, они и были братьями. Иномирянин тоже заметил попытки разорвать веревки, замахнулся, ударил.
– Кто будет бежать, сначала бить, потом есть охонг!
– рявкнул он.
– Не двигаться!
Северянка снова взглянула на пленных - по лицу одного из мужиков текла кровь. Он дернул щекой, чтобы не лилась в рот, на мгновение встретился с хозяйкой дома глазами, и она, надеясь, что поймет, три раза стукнула указательным пальцем по неприметному бревнышку сбоку поленницы. И, подхватив поддон, полный дров, пошла наружу.
Многое случалось в северных лесах и на разбросанных по лесам хуторах. Бывало, сбивались разбойничьи банды и приходили грабить честных северян, бывало, шарились в чащах беглые каторжники и преступники. Выходили в сильные морозы к людям стаи волков, да и на медведя-шатуна можно было наткнуться. Это уже не говоря про расплодившуюся в последние годы нежить.
Посему обладали жители Севера Рудлога воистину невозмутимым характером. И четко знали - где бы ты ни был, в доме или своем дворе, оружия должно быть столько, чтобы ты за пару секунд мог достать его и воспользоваться им.
Анежка Витановна вернулась в дом, подбросила дров в печь. И так тепло, а надо, чтобы еще жарче было. Согревшаяся девчонка дремала на своем табурете, на печи закипало ведро с водой - боги с ней, с картошкой, сварит макароны, сытнее будет. Северянка налила себе в кружку ягодного взвара, нарезала хлеб пленникам, поглядывая во двор. То и дело в дом заскакивали солдаты, забирали очередную банку с самогоном, еду. Кто-то дернул с пола коврик из волчьей шкуры, накинул себе на плечи, и Анежка Витановна так сжала в руках жестяную кружку, чтобы не рявкнуть, что смяла ее. На нее внимания уже не обращали. И хорошо, и пусть не обращают. И ладненько.
День клонился к вечеру. Хозяйка отнесла пленникам хлеб и воду, отдала молча, стараясь не привлекать внимания охранников, чтобы не вспомнили про Элишку. Девчонка проснулась, потихоньку стала чистить картошку. Вернулся тха-нор, прямо в сапогах лег на кровать.
– Есть нести!
– приказал.
– Конечно, конечно, - захлопотала Анежка Витановна, поставила перед ним стул, на стул поставила снедь, налила большую кружку самогону, поклонилась. Под его внимательным взглядом попробовала все, что положила. В очередной раз сказала себе не ляпнуть
– Хороший баба, - похвалил он, - знать свое место.
– А то, господинушка ты мой, - серьезно подтвердила северянка, - столько лет не знала, а тут ты появился и указал.
Тха-нор довольно усмехнулся, снова похлопал ее ниже спины. Одна радость, что интонаций не разбирает.
– Любишь крепкий мужик?
– И крепкий люблю, а уж умный как люблю, - пробормотала Анежка Витановна, отступая к стратегическим запасам самогона и вглядываясь во все еще ясные глаза захватчика. На вид обычный человек, неужто вас наша северная сон-трава не берет? В малых количествах настойка бодрит и греет, и нет лучше ее средства для натирания, если обморозился или замерз, а чуть перепьешь - и в сон тянет, сутки можно проспать.
Иномирянин громко жевал; во дворе, в вечерней темноте, занудно пели какие-то чужеземные песни - Анежка Витановна часом ранее отнесла солдатам ведро с макаронами и тушенкой, вернулась и за самогоном, что таял на глазах. Девчонка в углу старалась не дышать и не двигаться, чтобы не привлекать внимания. Печь пыхала жаром - и северянка все ждала, когда же тебя разморит, когда? Вон уже зеваешь, глаза от еды и алкоголя осоловелые, вались ты уже на постель поскорее. Если надо, я с тобой лягу, только вались!
Но незваный гость спать не спешил. И оказался не так прост - когда она подошла в очередной раз налить заветной настоечки, он резко выставил руку вперед, цепко оглядел хозяйку дома.
– Нет больше брага, - сказал хмуро. Встал, больно взял ее за подбородок.
– Нет обманывать, убью. Хитрый баба. Улыбаешься, хитрый. Бояться меня?
– Боюсь, - абсолютно честно ответила северянка. И голос дрогнул по-настоящему. И кулак сжался - а уж банку с настойкой так прижала к себе, что едва не раздавила.
Он довольно похлопал ее по щеке и сел дальше есть.
Анежка Витановна еще отнесла иномирянам два ведра - вареной картошки с тушенкой и горячего разболтанного варенья с добавлением самогона, поставив Элишку месить тесто для хлеба. Только бы была при деле, чтобы не выгнал ее новоиспеченный господин к солдатне. Очень ей не нравились взгляды, которые тха-нор бросал - на хозяйку темные, довольные, а на девчонку раздраженные.
У костра осталось человек шесть - они щедро зачерпывали себе варева в плошки, одобрительно и пьяно хвалили хозяйку. У ограды в свете костра были видны недовольно перебирающие ногами охонги и неподвижная, словно заснувшая стрекоза. От коровы костей почти не осталось - обглоданный череп с рогами и кусок позвоночника.
Еще четверо иномирян оставались в сарае, охраняя пленников. Остальные в хлеву, располагаются на ночь. Хотя в доме у Анежки две большие комнаты и теплый чердак, да, видимо, дом тха-нор занял сам, а солдатам решил, что и теплого хлева хватит. Она зашла туда, поморщившись на загаженный снег у входа - иномиряне мочились тут же, и запах шибал в нос хуже навозного. Внутри кто-то уже спал, укутавшись в десять одежек, кто-то допивал из банки брагу. Вторая ее корова испуганно мычала, прижавшись к стене. Эх, пропадет молоко, точно пропадет.