Клад адмирала
Шрифт:
– А они, – кивнула на донос Басаулова, бесстрастно выслушав, – указали, что Сыренко пришел ко мне за помощью за три недели до того, как ему умереть? Пришел сразу после того, как они выписали его домой умирать. И что все остальные, кто потом умер, обратились слишком поздно?
– Значит, ты признаешь, что занималась знахарством?
– Нет. Знахарством не занималась. Я – дипломированный врач.
– Настоящий врач не станет лечить отравой. Ладно, не будем уклоняться. Признаешь,
– Признаю.
– И что яду в твоей настойке было в двенадцать раз больше допустимого – это тоже признаешь?
– Лечебное начало – семьдесят семь сотых процента, иногда больше. Они не знают.
– Профессора, опытные медики не знают?
– Нет.
– А ты знаешь?
– Да.
– Откуда?
– От деда.
– Кто твой дед?
– Он умер два года назад. Он был провизором в Петербурге в аптеке у…
– В Петербурге? – перебил сурово Платницын.
– Тогда Ленинград назывался Петербургом… Дедушка был учеником самого Бадмаева.
– Какого такого Бадаева?
– Бадмаев – очень знаменитый тибетский врач, – вмешался в разговор начальник отделения капитан Ведерников. Он вошел в кабинет, встал у окна почти тотчас, как ввели на допрос азиатку. – Очень знаменитый. Был одно время личным врачом семейства Романовых. Верно я говорю, Геката? – спросил, подойдя к допрашиваемой.
– Каких Романовых? Царей, что ли? – опешил Платницын.
– Царей, царей, – кивнул Ведерников. – И Гришку Распутина, и всех самых знаменитых князей, министров, промышленников лечил.
– Петр Александрович лечил всех, кто обращался, – буркнула Басаулова. – Дедушка готовил лекарства в тибетской аптеке по его прописям.
– Значит, дед твой был личным царским аптекарем? Готовил лекарства для самого Николашки?
Дело принимало совершенно неожиданный оборот. У Платницына даже спина взмокла.
– Ну, для царя, думаю, Бадмаев лично готовил, – ответил за допрашиваемую Ведерников. – Но не исключено, что и ее дед – тоже.
– Дед был царским аптекарем? – Платницын впился в смуглое узкоглазое лицо врачихи.
– Он был заведующим тибетской аптекой в Петербурге. После революции аптеку сожгли, и дедушка уехал на родину.
– Продолжал там тайно знахарствовать. Или как у вас – шаманить?
– Почему вы так говорите? – На скуластом лице Басауловой от негодования вспыхнули алые пятна. – Дед вылечивал тех, кого врачи отвергали. Эпилепсию, бугорчатку, то есть рак кожи…
– Рак кожи, – повторил Платницын, записывая.
– Да. Это, если хотите знать, поддается лечению трудней, чем рак внутренних органов.
– Внучка пошла по стопам деда.
– В этом нет позора, – ответила Басаулова.
– Зато есть
– Нет преступления, – сказала Басаулоа.
– Есть! И ты ответишь за него как миленькая, – Платницын говорил, все больше распаляясь.
– Лейтенант, мне нужно сказать несколько слов. Наедине, – опять вмешался Ведерников.
– Прямо сейчас? – спросил Платницын.
– Да.
– Хорошо, – неохотно согласился Платницын. Нажал кнопку, вызывая конвоира.
– Почему вы называете ее Гекатой? – хмуро глядя перед собой, спросил, когда остались в кабинете вдвоем.
– Геката – это из греческой мифологии. Покровительница отравителей. – Капитан, улыбаясь, подошел к Платницыну, похлопал его по плечу.
Платницын, недовольный, подвинулся на стуле.
– Вы что-то хотели сказать?
– Хотел дать дружеский совет, – сказал Ведерников. – Прикрой ты это дело.
– То есть как прикрыть?! – Платницын недоуменно вскинул на капитана глаза.
– Обыкновенно. Ни славы, ни чинов тебе это не даст.
– Я вас не понимаю, товарищ капитан, – возмутился Платницын. – Я служу не ради чинов и славы.
– А чего ради? – усмехнулся Ведерников. Благодушие с его лица как платочком смахнуло.
– Ради справедливости. Торжества законности.
– Брось ты… – Ведерников поморщился.
– Я вас не понимаю… – начал было опять Платницын.
– А чего тут понимать. Сосунов специально топит эту бабенку, чтобы свести счеты с Марущенко, – с губ капитана буднично слетели имена двух самых известных, самых могущественных в области людей – партийного руководителя и начальника УМГБ. – Ненавидят друг друга и все никак не могут один другому глотку перегрызть. Жена секретаря тяжело больна. Ей стало лучше с тех пор, как твоя подопечная взялась ее лечить. Вот Сосунов и хочет убрать Гекату. Хоть так насолить. Но если это случится, Марущенко найдет способ стереть в порошок хотя бы исполнителя приказа.
Ведерников невозмутимо, будто бы и не сказал ничего особенного, начал поправлять на груди орденские планки, в то время как совершенно растерянный, утративший дар речи Платницын сидел, глядя в одну точку – на исписанную страничку допроса. Наконец он пришел в себя.
– Вы… Вы угрожаете мне… Не выйдет.
– Дурак, нужен ты мне, угрожать, – губы Ведерникова скривились в усмешке. – Подставляет тебя кто-то, а ты – теракты, контрреволюция…
Платницын искоса посмотрел на капитана: может, прав бывший смершист-фронтовик? Он и сам подумал, когда получил это дело, ознакомился с письмом за шестью подписями, что не по адресу оно в их ведомстве. Обычная уголовщина.