Клад отца Иоанна

Лимонов Анатолий Иванович

Мы решили, что дедушке Семе вполне можно довериться во всем и не стали скрывать тайны Никольской церкви, потому что найденное в ней нам уже больше не принадлежало...

Мы, сменяя друг друга, как смогли, поведали доброму хозяину обо всем, что случилось с нами с того момента, как я, спасаясь от грозы, влетел в заброшенный храм, и по тот день, как мы набрели на ржавый указатель, приведший нас в лесничество, упустив в своем рассказе лишь сцену с «ползучим пыреем». Дедушка Сема слушал нас с большим интересом, нервно теребя то усы, то бороду. Лицо его стало светлеть и озаряться какой-то загадочной улыбкой, а сам он часто вздыхал и покачивал головой.

Когда мы выговорились, хозяин сочувственно крякнул и, отпив кваску, поманил нас к себе:

– А ну-ка, ребяточки, идите-ка сюда ко мне поближе!

Мы перебрались

к дедушке Семе и сели около него: я - справа, Паша - слева. Он обнял нас и прижал к себе.

– Ах, деточки вы мои, не печальтесь! Господь наш Всемилостивый устроил все лучшим образом. Досталось вам, конечно, бедненькие вы мои, но не беда, все ведь обошлось... Господь никогда не оставит в беде тех, кто Ему верно служит и кто любит Его... Надо было немного претерпеть, чтобы достичь лучшего и большего.

– Дедушка, а клад-то все-таки бандитам достался!
– вздохнула Пашка.

– Шиш им достался!
– вдруг весело произнес хозяин и покрепче прижал нас к себе.
– Они хотели батюшку Иоанна перехитрить, да ничего из того не вышло! Многие хотели кладом завладеть, а для чего? Только для своей выгоды и наживы! Но Господь не допустил разграбления! Вы, ребятки, принесли мне благую весть о том, что храм возрождается, и теперь, значит, уже недолго остается ждать, когда сокровища вновь украсят его, и мы сможем сказать: «Слава величию Твоему, Господи!»

– Вы думаете, что бандитов найдут и клад будет возвращен?
– снова спросила Прасковья.

– Конечно, воров обязательно найдут (может, уже и нашли), им не уйти от Господней кары! И этот ваш Никольский клад тоже вернется к людям!

– Что значит «этот»?
– насторожился я.
– А разве существует еще и другой?

– Вот что, ребятишки, кажется, пришло время и мне поведать вам свою тайну!
– улыбнулся дедушка Сема.

И он начал свой, немало подививший нас, рассказ:

– Отца Иоанна в нашем районе все очень любили и уважали. Он был силен и в слове, и в деле. И службы вел, как подобает, и проповеди его приезжали послушать даже из соседних городов. Бедных и нищих батюшка не забывал, помогал всем нуждающимся и обремененным. Я помню его уже плохо, маленький тогда совсем был... Иногда казалось, что он и есть сам Бог-Отец! (дедушка Сема усмехнулся в усы). Родители мои по большим праздникам обязательно ездили в храм и меня с собой тоже брали. Нам, конечно, ближе-то было в Никольскую церковь, но отец настаивал на посещении непременно Преображенского храма, где служил батюшка Иоанн. Власти боялись отца Иоанна, зато и уважали. Поэтому, когда начались гонения на духовенство и стали закрываться церкви, Преображенский храм долго не трогали. К концу 30-х в районе остались всего два действующих храма: Преображенский и Никольский. В Никольском служил отец Николай, он был лучшим другом батюшки Иоанна. В 37-м отца Николая арестовали по ложному доносу, хотели упрятать в лагеря на 10 лет, но друг вмешался в ход следствия и с Божьей помощью спас его от заключения. Больше того, отец Николай вновь стал служить в своем приходе, и арестовали его уже после войны, когда отца Иоанна уже сгноили в заточении. Батюшка Иоанн был для властей, как кость в горле: он смело обличал указы чиновников, призывал людей сплотиться возле Православной церкви, даже не переставал в колокола звонить, хотя это и было строго запрещено. В чем только его не обвиняли! В конце концов нашлись иуды и на отца Иоанна. В область полетели доносы. Власти готовились расправиться с неугодным батюшкой. Дело шло к аресту. Сам я тогда малец еще был, где-то девятый годок только шел, это я вам со слов отца своего все рассказал. Среди местных чиновников было немало тех, кто уважал отца Иоанна. Они тайно исповедовались у него, крестили детей, соборовали больных родственников, отпевали усопших, сами старались причаститься. Батюшка никому не отказывал, ездил на лошадке и в город, и в отдаленные деревушки, и на хутора. И у нас на кордоне был, когда тайно окрестил мою младшую сестренку. Отец говорил, что друзья успели предупредить батюшку о предстоящем аресте и закрытии храма. Но он не думал о том, чтобы уйти самому, а позаботился только о сохранении церковного убранства, ибо знал, что злые люди все растащат по своим углам.

И вот, за несколько дней до ареста, батюшка Иоанн внезапно приехал к нам в лес. Была ночь. Лунная и ветреная, изредка

моросил холодный дождичек. Поздняя осень стояла, а то и начало декабря, точно не помню... Все происходящее в ту ночь так и стоит у меня перед глазами. Отец Иоанн сильно волновался. Мне он представляется высоким, статным таким, с вьющимися черными волосами и пышною бородкою. Поверх рясы была надета тулупная телогрейка, а на голове красовался монашеский клобук. Батюшка долго о чем-то говорил с моим отцом. Они стояли в тени раскидистых елей, а я наблюдал за ними с сеновала, где обычно любил ночевать, вплоть до первого снега. Отец был с непокрытой головой. Он внимательно слушал батюшку и часто клал на себя крестные знамения. Потом поклонился ночному гостю в ноги и взял у него благословение. После этого они стали разгружать две тяжело нагруженные подводы, на которых и прибыли отец Иоанн и дьякон Петр. Таскали в сараи какие-то тюки, ящики, мешки, рулоны. Я не выдержал, спустился вниз и тоже присоединился к работе. Отец заругался на меня, хотел прогнать (видно очень боялся лишних глаз), но батюшка Иоанн заступился, сказав: «Оставь мальчонку, Михаил, пусть потрудится во славу Божию! Ведь все это мы ему и его деткам оставляем!» Отец тогда отстал от меня, а я, приняв из рук дьякона несколько свертков, бережно перенес их в укрытие. Я тогда догадался, что мы носили церковную утварь: иконы, подсвечники, оклады, книги и все такое... Помню, когда все было кончено, в лесу раздался близкий вой волка.

– Вот нечисть!
– произнес отец, пугливо оглядываясь и крестясь.
– Давно уже к жилью-то не захаживали... Батюшка, может, ружьишко прихватите, мало ли что...

– Нет, Михаил, не надо оружия. Ты не беспокойся, это он меня оплакивает...

Отец Иоанн вздохнул и снова оживленно добавил:

– Ну, брат мой любезный, сделаешь ли все так, как я сказал? Не дрогнешь ли, коли что?

– Ну что вы, батюшка!
– развел отец руками.
– Все сделаю, как вы велели. Можете на меня положиться. Да я лучше душу свою положу, чем отдам все это на поругание нехристям! Вы только молитесь о мне, грешном...

– Спаси тебя Бог, добрый человек!
– и батюшка благословил моего отца и осенил крестом и его, и весь хутор.

– Пора, батюшка, надо возвращаться!
– окликнул отца Иоанна дьякон Петр, выводя подводы на дорогу.

– Да-да, надо ехать!
– согласился батюшка, но прежде, чем сесть на свою телегу, он подошел ко мне и весело так сказал, хлопая меня по плечу: - Ну-с, братец Симеон, не умрешь ты, пока не увидишь клад сей возвратившимся к людям! Береги его и храни, как зеницу ока, хорошо?

– Ага, - согласился я и спросил: - Батюшка, а когда вы за ним вернетесь?

– Я не вернусь!
– вздохнул отец Иоанн, но бодро добавил: - Но придут к тебе два ангелочка с благой вестью, и знай, что это - от меня! Значит, сбылось пророчество, и клад наш скоро засияет во всем своем великолепии! На радость людям православным! Верь мне, сынок, все так и будет... Ты только жди, несмотря ни на что... И все исполнится.

– А как я их узнаю, ангелочков-то?
– спросил я.
– Они с крылышками будут, как у вас в храме нарисовано, да?

– Узнаешь! Придет время, когда, увидев их, ты сможешь наконец воскликнуть: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром...»

Я вспомнил, что такие слова есть в Евангелии и усмехнулся. Батюшка тоже улыбнулся и, обняв меня, поцеловал в макушку:

– Ну-с, бывай, брат Симеон! Не печальтесь, я вернусь к вам вместе с кладом своим! Ждите, и Господа нашего не забывайте! Он все устроит...

Потом отец Иоанн сел на подводу и растворился в холодной ночи. И еще помню, как опять совсем близко зычно завыл волк, а где-то за кордоном злобно ахнул и рассмеялся филин. Я подбежал к отцу и прижался к нему. Он обнял меня и тихо произнес:

– Ну вот, сынок, нету у нас больше батюшки Иоанна...

Мне показалось, что у него на щеках заблестели слезы.

– А куда они поехали?
– спросил я непонимающе.
– Разве они больше не будут у нас служить?

Отец ничего не ответил и повел меня в дом. А утром мы всей семьей взялись за дело. Вырыли в сарае яму, обложили ее хворостом и соломой, спустили в нее весь груз батюшки Иоанна, сверху прикрыли досками и все опять тщательно замаскировали сеном, соломой, сельским инвентарем. Когда дело было сделано, отец, помню, вытирая пот со лба, сказал: