Клад
Шрифт:
И он показал куда-то в неопределенность, возможно, полагая, что именно по ту сторону заводской трубы и находится пресловутый Таиланд.
Но задала этот вопрос не капризная занудливая малышка, а пожилая женщина в сером халате в масляных пятнах, и не там ее интересовало, а здесь.
— Вот и скажи, что придумали?
— Ну что вы, товарищи! Вашим вопросом серьезные люди занимались. О каждом труженике подумали. Вот вы получите пенсию.
— Мне до пенсии еще семь лет.
Докладчик смутился, неухоженной женщине в спецодежде он на глаз прибавил десять лет, что, как известно,
— Извините. Я ошибся, но мы каждую кандидатуру проработали. Молодые смогут переквалифицироваться, все получат выходное пособие, зарплату за два месяца, пожилые уйдут на законный отдых. Даже досрочно. А вы знаете, когда там выходят на пенсию?
— В Таиланде, что ли? — спросил парень, ковырявший отверткой в ухе, видимо, чтобы лучше слышать докладчика.
— Про Таиланд я вам точно не скажу, а вот в Норвегии, развитой капиталистической стране, с семидесяти лет. Вот вам, товарищи, капитализм без прикрас.
— А я слыхал, там безработный пособие больше нашего директора получает, — буркнул сзади мужик непередового типа.
— Откуда вы это слыхали? С чужого голоса говорите. Само слово «безработный» — не наше. У нас безработицы нет и быть не может. У нас перераспределение рабочей силы. У нас люди требуются везде. Возьмите хоть кооперативы и индивидуальную трудовую деятельность.
— Ой, кооператив! Я там ценник видала, суп три сорок стоит.
— Вот давай туда, Надюха, сразу разбогатеешь, личность свою поправишь. А то тебя начальство за старуху держит.
В рядах хохотнули.
Возник разнообразный гул, парень поднял отвертку, прося слова.
— Как же так! То с нас давай-давай. Выполняй, перевыполняй, а теперь не нужны стали? А вас когда сокращать начнут, начальников? Только в кино показывают, как вы на улице с дудками побираетесь.
Молодой человек в импорте взметнул обе руки.
— Товарищи! Товарищи! Я понимаю. Вы здесь проработали не один год. Родные стали… Я все понимаю. Но, товарищи, нельзя же так неорганизованно. И у нас сокращался аппарат. А кинокартина, которую вы имеете в виду, нетипичная, это выдумка, сон показан, никто у нас побираться не будет. Но нужно учиться культуре дискуссий, а не разжигать страсти. Можете вы сказать, что предприятие ваше рентабельное, что оно способно без дотаций существовать в период хозрасчета? Можете ли вы, дорогие товарищи, экономически, с цифрами в руках доказать, что приносите пользу обществу, а не существуете за счет государства? Давайте так вопрос ставить, а не кино друг другу рассказывать.
И сел с достоинством.
Александр Дмитриевич, чуть отвлеченный собранием от собственной проблемы, думал с горечью: «Ну почему вот такой разлом в стране образовался, старшие и младшие, начальники и подчиненные, почему субординация вооружает вышестоящих монополией на правоту; раз вверху — значит, лучше знают, и, до верха дотянувшись, сразу вырабатывают они тон превосходства, снисходительности в лучшем случае и хамский окрик в худшем. И в мысли и чувства несогласных с ними не вдумываются, потому что они старшие, а те не доросли…»
Пашков вдруг услышал:
— Да вот у меня есть кое-какие цифры.
Это Михаил Иванович взял слово, и молодой начальник
Директор осторожно коснулся трибуны большими ладонями.
— Дорогие товарищи! Мы с вами, сами знаете, сколько проработали, и меня знаете. Последнее время жилось мне нелегко, потому что я государственными интересами жить привык, и раз в государстве новое движение началось к лучшему, то меня как руководителя, пусть и небольшого предприятия, оно затрагивает впрямую и требует определить позицию…
Михаил Иванович вздохнул.
— Ну, определил. Новые времена — новые песни, видно, и певцы нужны новые. С флейтой на асфальт я, конечно, не собираюсь. Хотя богатств на нашем гиганте индустрии и не нажил — кто-то здесь правильно сказал, у них пособие выше, — но и не бедствую и на законный отдых готов. Кстати, что это за законный отдых? И почему его многие так боятся? Вот незаконного, ну, там козла забить в рабочее время, прогулять, опоздать, опохмелиться, извините меня, хоть многие и записались в общество трезвости, — этого у нас почему-то не боятся. А законного опасаются…
Посмеялись добродушно.
— Короче, вижу и по настроению, что народ моего возраста, а тут его немало, предпочел бы отдых незаконный, в рабочий день и с малой хотя нашей, но все-таки не всегда зря платой. И это, между прочим, безобразие, и скажу по совести, как мы жили, жить так нельзя, и лучше уж бульдозеру под нож.
Тут загудели, но Михаил Иванович пресек шум.
— Погодите, погодите! Думаете, я любоваться приду, как нас с лица земли сносить будут? Нет, дорогие мои, нет… Я вас знаю, и грехи ваши знаю, и поблажки свои, как грехи ваши покрывал, знаю, но люди мы, как везде люди. Так почему нам про Таиланд говорят? И там люди, и было время, мы эту страну в отсталых числили, а себя в передовых. И водки наверняка больше пили, чем они. Они, говорят, роста в основном небольшого, много в них не войдет.
Снова засмеялись.
— Но вот что-то там у них произошло, и нам уже ставят в пример. Как говорится, спасибо за науку. Учиться никогда не вредно ни у кого. Но, может, сначала самим головой подумать? Я лично в Таиланде не был, а подумал и пришел к выводу: можем мы еще своему отечеству и себе службу сослужить.
Все притихли.
— Вот у меня кое-какие расчеты составлены, где я делаю такой вывод: может наш завод еще приносить пользу без иждивенчества, и ломать его рано, пока мы не в мировом масштабе, а в собственном городе во многих простых металлоизделиях нуждаемся.
— А во что они государству обойдутся? — бросил молодой недовольно, ибо директор не туда гнул.
— До тех пор, пока по команде производим, будет продукция дорожать, это факт.
— Но предприятие-то ваше государственное; не забывайте. Мы систему не ломаем, мы перестраиваем.
— Государственное в том смысле, что нужное государству, а не чиновникам, которые гордятся общественным строем. А нам нужно гордиться трудом своим. Имеешь возможность сделать полезную и прибыльную вещь, тогда и строй такой, что можно гордиться.