Кладоискатель и доспехи нацистов
Шрифт:
— Чего загрустил, Ильюха?
— Предчувствия плохие, — пробормотал я.
— А вот у меня лично нет никаких предчувствий, — поделился Слава, явно с целью меня успокоить. Тон у него был такой, будто он готовился пуститься в воспоминания. Так и получилось. — Предчувствия, они не всегда в цвет попадают, особенно у людей. В Афгане у механа командирского бэтээра обезьянка была. Прогнозом звали. Типа, самец, значит. Вот этот Прогноз беду заранее чувствовал, и мы знали, что если он начал метаться — будет бой. Вот нюх у зверя.
— И что с Прогнозом сталось? — спросил я.
— Сгорел, духи машину подбили. — Слава глубоко затянулся
— Давай дербалызнем еще, — предложил я.
— О, а у тебя проклевывается вкус к жизни, — отметил корефан. Постоянное долговременное общение шло на пользу нам обоим.
— Вообще, полезно было бы такого Прогноза иметь, — высказался я, когда мы вмазали еще по рюмке.
Рюмки, кстати, у Славы были конические, граненые, должно быть, достались в наследство от Ксениной тетки вкупе со старой квартирой, в которой молодожены обитали прежде. Вмещала сия наркомовская посуда по сто грамм.
Не чокаясь, мы опрокинули их в рот. Афганец выпил за павших соратников, а я помянул синьоров, отправившихся в страну Вечного Застолья. На сердце было тоскливо, кисло и мерзко. Я подумал, что покойно в нашей стране может быть только покойникам. Всем остальным приходится пугаться милиции, налоговой полиции, хулиганов, бандитов и новых постановлений правительства. А мне еще и «Светлого братства» в придачу.
— Хорош гонять, Ильюха, — словно приказывая прекратить смурные думки, корефан махнул рукой, в которой дымилась свежераскуренная сигарета. — Опять ты кисляк мандячишь.
— Жизнь такая, — я вздохнул.
— Пройдет и эта петушиная полоса, — заверил Друг. — Выкрутимся, не впервой.
— Конечно, так оно и будет, если только нам голову раньше не отвинтят.
— Это вряд ли, — усмехнулся афганец. — Руки у Них слишком коротки голову нам отвинтить.
Я вспомнил недавний разговор с тестем.
— У «Светлого братства» руки как у орангутанга. — Слава под моим взглядом недоверчиво скривил рот. — Голову мне недавно чуть не открутили. Хорошо, что штырь в кармане оказался. Без него мне наверняка рога бы поотшибали.
— Ты думаешь, это фашистские происки? — догадался кореш.
— Не исключено. Братья — ребята ушлые, способны на всякую гадость. В том числе и пьяниц нанять, чтобы они меня убили.
— Да брось ты, — не поверил другая. — Как они могли знать, что ты в магазине появишься? Не пори чепухи.
— Не знаю, теперь ничего не знаю. — Я бесцельно погонял пальцем по столу хлебные крошки. — Ничегошеньки не знаю. Может быть, ты и прав. Мне «светлые братья» теперь везде мерещатся. Я был у Бори. Он собирает манатки, будет из города валить.
— Правильно, по-моему, — поделился своим мнением другая.
— Полагаешь, и нам следует так поступить?
— А чего? Дернуть из Питера ненадолго не помешает, — корефан проявил несвойственную ему осмотрительность. Должно быть, сказывалась семейная жизнь. — Пускай фрицы кипешуются без нас. Потом, когда немного уляжется, вернемся, посмотрим. Тогда и будем прикидывать, что к чему. А щас самое время когти рвать.
— Ню-ню, стратег, — кажется, я оставался в одиночестве.
Разумееется, Слава был прав. Не знаю почему, но мне претило отступать. Казалось, сдайся я раз, и потом всю жизнь придется заглядывать в поисках утешения на дно стакана. Потеряю все. Легче всего поразить стрелой убегающего зверя, который опрометью
Мучительные раздумья прервал телефонный звонок.
— Ага, — прогудел Слава, — ну да, само собой, Мариша. В чем вопрос?
Я навострил ушки.
— Твоя звонила, — сообщил Слава, повесив трубку. — Она к маме заехала, просила встретить, забрать.
Для этой цели моего согласия уже не требовалось. Марина по-свойски утрясла сие с корефаном. Я ощутил укол ревности. Неужели мы настолько сжились семьями, что перестали замечать разницу между супругом и его другом?
Я не стал затруднять пьяную голову поисками ответа, отложив их на потом. Надо будет сделать Маринке внушение, а то расчувствовалась, смотрю, чрезмерно.
— Когда отправляемся? — буркнул я.
— Не буксуй, Ильюха, — примирительно сказал Слава. Я старался выглядеть шелковым как ягненок, но корефана не проведешь, он замечал все. — Ничего страшного, так оно вышло быстрее.
Я знал, что от друга подвоха ждать нечего.
— На ход ноги, — налил я по рюмке.
К теще на блины отправились вместе. «Мы с Тамарой ходим парой». Поскольку беседовала Маринка со Славой, я счел нужным взять его с собой. Кроме того, мне не хотелось быть сожранным дружественной родней, что не исключалось, заявись я под мухой один. Вдвоем же я рассчитывал произвести достаточно шокирующее впечатление и тем уберечься.
Мы выкатились на улицу и принялись стопорить тачку. Мозгов у обоих хватило не садиться пьяными за руль, но оказалось недостаточным, чтобы вызвать по телефону такси. Пистолет я благоразумно оставил Дома и уговорил афганца поступить так же. На случай эксцессов у меня имелся светошоковый фонарь. Арийские меченосцы казались чем-то позабывшимся и далеким. Нам было хорошо.
Машина не ловилась. То ли, пока мы пили, наступил коммунизм и людям стали не нужны деньги, то ли народ разбогател настолько, что избавился от потребности колымить на бензин, но никто не останавливался. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что Славина харя не внушает водилам доверия, и откомандировал корефана под прикрытие автобусной остановки, где он удачно слился с местностью. Через полминуты близ меня тормознул старый серенький «опель-рекорд».
— Эге-гей, компадрито! — договорившись с шофером, позвал я другана, который на тот момент реализовывал замысел автора скульптуры «Писающий мальчик».
Слава нехотя прервал увлекательное занятие, и мы разместились на заднем сиденье. Вел машину молодой мужчина. Он был аккуратно подстрижен, имел небольшие усы и очень мягкое выражение лица. Внешность его носила налет заботливой ухоженности, как подобает хорошему семьянину. Салон машины также был отмечен печатью доброго внимания. Обтянутые веселенькими оранжевыми одеяльцами сиденья и смешные наклейки на торпеде наводили на мысль о том, что в машине часто ездит ребенок. Рядом с собой я нашел пластмассовую детскую клюшку. Мне даже взгрустнулось. Любовно обихоженный владельцем «опелек», настолько давно забытые покой и радость, и моя богатая на события кладоискательская жизнь вдруг показалась мне отвратительной. А может, просто кончалось действие водки.