Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
Тут юноша снова позвал ее. На этот раз Чхунхян узнала его голос и опьянела от счастья. Она с трудом поднялась и расчесала волосы.
– Во сне это или наяву?
– волновалась она.
– Как он разыскал меня здесь? Может, он спустился с небес? Или прилетел на облаке? Может быть, он все время был занят по службе и потому не приходил? Говорят,
Может, вы не приходили, потому что те горы слишком высоки?
"Весною от разлившейся воды вздуваются и реки и пруды... "Может, вода преградила вам путь? Почему от вас даже весточки не было? Ведь я могла умереть, и тогда мы встретились бы только на том свете. Теперь мы свиделись, и радость моя
С трудом переставляя ноги в колодках, она подошла к тюремной двери и попыталась выглянуть наружу.
– О, желанный меня зовет! Сейчас увижу лицо любимого!
Юноша Ли подошел ближе. Чхунхян приникла к щели в дверях. Она вздыхала, проливая слезы.
– Неужто это мой любимый? Почему вы в таком виде? Вы теперь нищий, а я умру и стану духом. Отчего Небо так безжалостно ко мне?
– Моя судьба тоже сложилась неудачно, - ответил ей юноша, - мне не повезло на экзамене, вот я и стал таким. На кого посетуешь? Но союз наш крепок, я не посчитал далекой дорогу в тысячу ли и пришел к тебе. Зачем горевать? У нас с тобой судьба несчастливая, поэтому все так и получилось, но вот увидишь, наступят и хорошие времена! Не печалься, будь спокойна!
– Какое горе! Какое горе!
– сокрушалась Чхунхян.
– Почему я так несчастна?
– Она позвала мать.
– Чего уж меня звать!
– сказала та.
– Дни и ночи я надеялась, а теперь и надеяться не на что. Зря мы ждали. Разве случалось еще с кем-нибудь такое несчастье?
– Не надо так говорить, - сказала ей Чхунхян, - в пословицах сказано: "Пусть даже небо обрушится, все равно можно найти лазейку, чтобы спастись!", "И от смертельной болезни есть снадобье!". Не надо так убиваться, сделайте лучше то, о чем я вас попрошу, возвращайтесь домой и ухаживайте за господином. Приготовьте ужин, как следует его угостите, а потом постелите ему постель в спальне и убаюкайте, как баюкали меня в детстве. Продайте оставшиеся у меня вещички- шпильки, куски шелка и справьте господину хорошее платье. А вы, - обратилась она к юноше, - идите, пожалуйста, ко мне домой и отдыхайте спокойно. Завтра будет день рождения правителя, и, когда кончится пир, меня казнят…
Голова ее в канге задрожала, а Ли, утешив ее как мог, ушел вслед за матерью. Когда они миновали поворот дороги, мать спросила его:
– Что вы собираетесь делать?
А юноша ей в ответ:
– Хоть вы и плохо обо мне думаете, но я все же переночую у вас, а завтра куда-нибудь уйду. Так что не беспокойтесь.
Он пришел в дом Чхунхян, переночевал, а на следующий день на рассвете отправился к воротам управы.
А там вовсю шла подготовка к празднику. Посмотрите, как распоряжается начальник стражи. Он велел прибрать комнаты в управе и высоко натянуть тент, похожий на облако. Вынесли ширмы с нарисованными на них пейзажами, зверями и птицами, расстелили циновки, затканные цветами и травами, расставили лампы под шелковыми абажурами, посуду для вечерней трапезы, плевательницы и пепельницы. Первыми прибыли на торжество высшие чиновники из ближайших уездов, потом появились старые кисэн в сопровождении молоденьких учениц в пестрых платьях. Столики были заставлены угощениями, и отовсюду, словно звон нефритовых подвесок, неслись звуки гуслей, цитр и других инструментов. Кисэн исполнили танец "ипчхум", потом - танец с мечами. Комунго напоминали лодки, и, когда музыкантши играли, инструменты слегка покачивались, словно лодки на волнах.
Юноша тоже захотел войти в зал, где происходило пиршество, но его вытолкали за дверь.
– Ваше веселье кончится слезами, - проворчал он, - ну а пока веселитесь вволю! Ловко я вас проведу! В штаны от страха наложите!
– И он усмехнулся.
Вскоре послышался стук - начали играть в ют. Юноша сердитый бродил вокруг управы, а тем временем стражник, что стоял у ворот, отлучился по малой нужде. Ли воспользовался этим, прошмыгнул внутрь и вошел в зал. Правитель, заметив его, рассердился и, подозвав стражника, приказал выгнать вон. Тотчас выскочили стоявшие неподалеку стражники, схватили юношу за Шиворот и поволокли наружу. Сдержав свой гнев, юноша снова стал прохаживаться возле ворот управы, соображая, как бы ему пробраться внутрь. Тут он заметил позади управы отверстие в ограде, закрытое мешком из-под риса. Он тихонько пролез туда и, поднявшись во флигель, обратился прямо к правителю:
– Я оказался в вашем городе случайно, нельзя ли мне отведать кушаний с вашего великолепного стола?
Правителю это не понравилось, а военачальник из Унбона засмеялся:
– Я ничего не имею против, если вы сядете слева.
Юноша Ли уселся и быстро очистил весь поднос.
Тогда военачальник из Унбона приказал принести столик с вином и подать Ли. Слуга налил вина и подал юноше, но тот не взял.
– Пусть какая-нибудь из здешних
Правитель, услыхав это, возмутился.
– Экий мерзавец! Из-за унбонского военачальника приходится смотреть на этого противного оборванца.
А военачальник засмеялся и велел одной из кисэн подойти к нищему. Та неохотно поднялась и приблизилась к юноше.
– Начинай-ка, - сказал ей юноша, - у меня без застольной песни вино в глотку не лезет!
Кисэн налила вина и запела:
"Выпейте, выпейте полную чашу вина - Тысячелетия ваша продлится весна, Тысячелетия будут у вас впереди: Влаге живительной рад был и ханьский У-ди. Не оставляйте же, выпейте это вино. Сладкое, горькое ль - пейте его все равно... "– Прекрасно!
– воскликнул юноша Ли, - спой еще!
И она снова запела:
"Твои дела разъединили нас, Одна в постели я не сплю - дрожу! Я без тебя тоскую каждый час, Кому о чувствах горьких расскажу? * * * Луна взошла на небосклон, Был ею Ли Тай-бо пленен. Давно в живых поэта нет, Зачем, луна, струишь ты свет! * * * Я не рано очнулась от весеннего сна, Плотный шелк занавесок убрала от окна. Распустились цветы, ярко двор расцветив, И застыли в них бабочки, крылья сложив. Густо ивы у скал над рекой разрослись, И зеленый покров над потоком повис. * * * Седовласый рыбак поселился у самой воды. Говорит, что привольнее здесь, что в горах, мол, тесней... Быстро лодку спускай, принимайся в отлив за труды, Скоро станет вечерний прилив все слышней и слышней. Чи-гук-чхон, чи-гук-чхон, оса-ва!.. Вот он лодку толкает, упираясь ладонями в нос. И плечо рыбака высоко над другим поднялось. * * * Не стану ловить тебя, белая чайка, не улетай от меня. Увы, государь от меня отвернулся, лишь ты - утешенье мое. Па белом коне с золотою уздечкой среди цветов поскачу. У пяти зеленеющих ив прекрасна в пышном цветенье весна. * * * Среди молчаливых зеленых гор, У хлопотливых лазурных вод, В порывах свежего ветерка, Под ярким светом вольной луны, Все хвори и немочи миновав, Спокойно до старости доживу. * * * Всем звездам Большой Медведицы На тоску, на разлуку жалуюсь, Только звезды не отвечают мне, Встречу ль я моего любимого. А рассвет все близится, близится, Я в стихах изливаю жалобы. Может, другом моим, утешителем Станет утренняя звезда... "После того как она пропела песни, гостям подали яства. Перед Ли поставили покосившийся столик с отломанными углами, на котором стояла миска лапши и лежали кусок хлеба, кусок говяжьей грудинки, жужуб и каштан. Ему подали почтительно, как министру, но он разобиделся и обеими ногами опрокинул столик. Все почувствовали себя неловко, но юноша разошелся, он размазал рукавом пролитое вино и стряхнул прямо на столик сидящим слева. Какой ужас! Все лицо правителя оказалось забрызганным. Правитель поморщился.