Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
– До чего же отвратительны люди! Это из-за унбонца меня так оскорбили. Зачем я только послушался его?
Но тут заговорил Ли:
– Родители позаботились обо мне и обучили грамоте. Я славно попировал здесь, и с моей стороны было бы невежливо уйти просто так. Вы ничего не имеете против, если я по заданной рифме сочиню стихотворение?
Сидящие слева назвали рифму:
– Плоть - знак "ко", высокий - знак "ко".
Ему дали тушь и кисточку. Ли тотчас написал:
"В кубках точеных искрятся вина, кровью людской отливая. МножествоСидящие слева прочитали стихотворение и принялись размышлять, а военачальник из Унбона только взглянул, как сразу догадался, в чем его смысл: "Прекрасное вино в золотых чашах - это кровь десяти тысяч людей, роскошные кушанья на нефритовых блюдах - это плоть тысячи людей, воск, капающий со свечей, - это слезы народа, а там, где громко распевают песни, громко ропщет народ".
"Критикует правление и печется о народе - это подозрительно. Некогда Чжоу-синьлан оказался первым среди тридцати шести надо бы и мне пораньше улизнуть", - решил он и сказал правителю:
– Завтра у меня день раздачи риса крестьянам. Я не могу больше веселиться с вами, мне нужно идти, - и ушел.
Тут слуга ревизора вынул ревизорский знак и, забарабанив в ворота, гаркнул:
– Прибыл тайный ревизор!
Вся управа всполошилась. Началась паника. Ломали хэгымы, флейты, перебили комунго и барабаны. Высокие чиновники, словно мыши, бросились врассыпную. Правитель Имсиля, пытаясь надеть шляпу вниз донышком, завопил:
– Кто заткнул отверстие в шляпе?
– и как бешеный выскочил наружу. Правитель Чонджу в этой неразберихе уселся на лошадь задом наперед и заорал слуге:
– Куда девалась голова у лошади?.. А... наплевать, поехали быстрее!
Правитель Ёсана до того напугался, что схватил себя за чуб и принялся сам себя тузить.
– Ой, меня кто-то поймал, - кричал он.
– Бежим скорей!
Поднялась страшная суматоха. Правитель Чоксона наложил в штаны, ведающий чинами упал в обморок, а уездные чиновники обмочились. Сам правитель Намвона затрясся от страха и, бормоча: "Того гляди, и у меня голова кругом пойдет. Мы тут все потонем в дерьме", - выскочил вон.
А тем временем ревизор отправил во дворец донесение, а намвонского правителя отстранил от службы. После этого он все в управе привел в порядок, разобрался в делах правления, а потом приказал привести узников, и прежде всего - главную преступницу Чхунхян.
Тюремщик привел Чхунхян. Она держалась за кангу и громко причитала:
– Я так просила молодого господина хоть сегодня подержать мне кангу, но он, видно, замерз и куда-то ушел. Сейчас будут решать, жить мне или умереть, а его нет. Не случилось ли с ним какой-нибудь беды?
– И она опять заплакала в голос.
Стражник подошел к Чхунхян и сказал:
С сегодняшнего дня ты по приказу правителя поступаешь к нему в наложницы. Приготовься к этому!
– У меня брачный союз на сто лет с сыном прежнего правителя, - возразила ему Чхунхян, - я не подчинюсь его приказу!
Тогда к ней обратился ревизор:
– Гулящая девчонка, как говорится, "ива при дороге, цветок у ограды", а хочет быть целомудренной! Интересно, отчего это ты, подлая кисэн, поверила молодому господину
– Какой бы я ни была подлой, - возразила ему Чхунхян, - не пойду наперекор самой себе, особенно теперь, после такого жестокого наказания! И вы, правитель, даже не пытайтесь меня сломить! Воля моя неизменна!
– Разве не прекрасна твоя верность?!
– воскликнул ревизор и приказал кисэн, что стояли поблизости, снять с нее кангу.
Разве кто-нибудь осмелится не повиноваться его приказанию? Кисэн подбежали и разломали кангу.
– Подними голову и взгляни на меня!
– обратился к ней ревизор.
– Не стану я смотреть на вас, - промолвила Чхунхян в ответ, - и говорить больше не буду, лучше убейте меня! Исполните последнее желание несчастной!
Ревизор пожалел ее.
– Как бы тебе ни было противно, подними глаза хоть на мгновение и взгляни на меня.
Чхунхян прислушалась к его голосу, заколебалась и, подняв голову, взглянула: да это молодой господин Ли! В порыве радости она подбежала к нему.
– Какое счастье! Разве случалось когда-нибудь такое? Правда, в древности Хань Синь жил на средства прачки и терпел лишения, а потом стал полководцем при династии Хань. Кто мог заранее это предвидеть? Цзян-тайгун тоже бедствовал восемьдесят лет и удил рыбу на берегу реки Вэйшуй, а потом стал первым министром при государях Чжоу. Разве можно о таком знать заранее? Кто же мог подумать, что любимый, явившийся в облике нищего, окажется ревизором? А могла ли я знать, томясь в темнице, что нынче встречусь с любимым и увижу белый свет? Какое счастье! Мой супруг - ревизор! Не сон ли это? Радость моя бесконечна, и вы, любимый, тоже радуйтесь! Вчера нищим приходил на меня посмотреть, а сегодня стал ревизором - разве могла я об этом знать заранее?
Она плясала и прыгала от счастья. Тут пришла ее мать с рисовым отваром.
– Если уж так обернулось дело, - сказала она, - может, и мое имя занесут в книгу хранивших целомудрие? Ох-ох, досада-то какая! Случались ли у кого-нибудь такие неприятности. Некогда верноподданный Цюй Юань, потерпев неудачу в своих надеждах, бросился в реку Мило и погиб. Бессмертные Бо-и и Шу-ци, храня верность, умерли голодной смертью в горах Шоуяншань. Если б ты последовала их примеру, тоже стала бы знаменитой женщиной. Лучше бы ты бросилась в реку Сян и погибла!
– И она с плачем подошла ближе. Тут все чиновники, увидев ее, бросились поздравлять,
– Какое счастье! Какое счастье!
– Что случилось?
– спросила с удивлением мать Чхунхян и заглянула в щель в воротах. Тут она подпрыгнула от радости, миску с рисовым отваром отбросила чуть ли не на десять ли и захлопала в ладоши.
– Вот здорово! Когда еще под небесами случались такие необыкновенные дела? И я-то, старая, ни к месту затесалась сюда, вроде коралловых бус, нанизанных на нитку для янтаря, или красных бусин в прическе старика, будто ячменное зерно в треснувшей ступе, словно суп в дырявом котле! Чхунхян попала в ревизорши! А мать Чхунхян - теща ревизора! Правда это или нет? Какое счастье!
– В безумной радости она пустилась в пляс.
– Вот здорово! Какая радость! Как хорошо! Сначала покинул мою Чхунхян и уехал, а теперь вернулся. Радость мою не измерить, счастье - бесконечно! Пусть у каждого из вас так оставляют дочерей! А если ваши дочери так же преданны, как моя, то и вы скажете, что справедлива пословица: "Не радуйся рождению сына, а радуйся рождению дочери".