Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
Но юноша не в силах был дожидаться, пока его приятель выберет. "Вот эта девочка мне нравится", - ухватился он за меня и потащил в свою лодчонку, где волны служили нам подушкой. После того как он много раз слился со мной, мальчик стал ласково своей нежной рукой гладить мне бока: "Сколько тебе лет?"
Мне стало стыдно, и я тихо отвечала ему тонким голоском: "Семнадцать".
– "Ах, вот как!
– обрадовался он.
– Мы, выходит, однолетки".
Ночь была темная, и мне удалось скрыть от него свое лицо. Ведь мне уже пятьдесят девять исполнилось, а ему сказала - семнадцать, значит, утаила сорок два года. На
После этого я забрела на улицу Нагамати и попробовала счастья на постоялом дворе, где останавливаются паломники. Человек пять гостей собралось там на молитву. Я вошла в комнату, освещенную ярким огнем, отвернув в сторону свое лицо. На всех точно столбняк напал, никто не отозвался. Даже им, простым деревенщинам, я в мои годы пришлась не по вкусу. Не выразить словами, какую душевную боль я почувствовала в эту минуту. "Может быть, кто-нибудь из вас хочет развлечься? На ночь особо, а если ненадолго, то я спешу... "
При этих словах они еще больше съежились с испуганным видом.
Но бывший там старик почтенного вида вежливо прикоснулся к полу тремя пальцами и сказал: "Дзёро, не огорчайся! Молодые люди испугались оттого, что слышали, будто одна старая кошка с двумя хвостами оборотилась в старуху. Мы совершаем паломничество в тридцать три храма, чтобы заслужить себе за гробом райское блаженство. По молодости лет мои спутники одержимы страстью к женщине и потому, наверно, позвали тебя. Это большой грех против богини Каннон. Я же не питаю к тебе ни любви, ни ненависти, но иди от нас поскорее восвояси".
Я ужасно рассердилась. Возвращаться назад с пустыми руками - прямой убыток! Пошарила по двору, и стащила из того, что плохо лежало, шляпу кага, вместо тех десяти мон, которые я могла бы заработать". Так закончила эта женщина свой рассказ.
"Но ведь недаром говорят: юные прекрасны, как цветы. А есть и среди нас немало молоденьких. Есть такие красивые, что по виду можно вполне принять их за тэндзин. До чего же им не повезло, если они стали уличными женщинами! В нашем ремесле нет верхнего, среднего и низшего разрядов, все равны, всем платят по десять мон. И выходит, что красивая наружность ни к чему, зря пропадает. Ах, попасть бы в такую страну, где никогда не бывает лунных ночей!"
Странное пожелание!
Выслушав внимательно их рассказы, я подумала:
"Вот оно что! Так они, наверно, те самые "сока", что хватают ночью за рукава прохожих на перекрестках улиц. Положим, они делают это для того, чтобы не умереть с голода, но все равно в их годы это страшный грех!" Так я осуждала их.
"Умру с голоду, и кончено дело", - думала я, но не тут-то было. Тяжело расставаться даже с опостылевшей вконец жизнью.
Одна из моих соседок по лачуге, старуха лет семидесяти с лишком от роду, жаловалась, не умолкая, что уже на ногах не в силах стоять и не может добыть себе самое скудное пропитание. Она стала меня уговаривать:
"С твоей красотой смешно умирать с голоду. Непременно иди ночью на промысел, как другие".
– "Ах, кто меня возьмет, в мои-то годы!"
Старуха вся залилась румянцем: "Что ты! Да если б я только могла стоять на ногах, я бы вплела в свои седые пряди фальшивые волосы и придала бы себе вид почтенной вдовы. Я бы ловко еще надула кого-нибудь! Да вся беда в
Понемногу я поддалась на ее уговоры. Все лучше, чем умирать голодной смертью.
"Что ж, пойду попробую. Но только в таких лохмотьях ничего у меня не выйдет".
– "Этому горю легко помочь".
– И она сейчас же привела ко мне человека почтенного вида. Старик посмотрел на меня и охотно согласился: "В самом деле, в темноте она может заработать деньги".
Он сходил к себе домой и принес узел. Там оказалось платье с длинными рукавами, пояс, косимаки, пара носков из бумажной материи... Все это он дал мне в долг и за износ назначил плату. За холщовый халат на вате - в ночь три бу, за пояс - один бу пять рин, за косимаки и пару носков по одному бу. В дождливые ночи за зонтик надо было платить двенадцать мон, за пару лакированных сандалий - пять мон. Ни в чем не было недостатка. Старик принес мне все, что только могло бы понадобиться.
В самое короткое время я нарядилась не хуже других и стала приглядываться и прислушиваться к повадкам уличных женщин.
Попробовала спеть призывную песенку "Ночное платье милого", но мой старческий голос прозвучал так неприятно, что я попросила "быка" женским голоском зазывать мужчин.
Снежной ночью побрела я через мосты. Сколько ни говори себе, что надо как-нибудь кормиться, но все же тяжело мне было!
В наше время люди стали уж очень умны, хотя речь идет всего о каких-то десяти грошах. Поджидают на улице, не покажется ли прохожий с фонарем, и при свете фонаря вглядываются в лицо женщины пристальней, чем богач, выбирающий себе таю. А то еще поведут к сторожке, где висит фонарь. Подходят со строгим выбором к пустой забаве, не так, как в старину бывало. Даже в ночной темноте, на самое короткое время и то не нанимают старую, дурную собой женщину. Говорят, в мире на тысячу зрячих - тысяча слепцов, но нынче всюду одни только зрячие, слепцов что-то не видно.
Наконец начал брезжить рассвет. Колокол пробил восемь или семь ударов. Мне хотелось домой, но надо было еще попытаться, и я бродила повсюду, пока не послышался звон бубенцов.
Это выходили на работу погонщики, а там кузнецы и продавцы тофу стали открывать свои лавки.
Потому ли, что я была слишком безобразна или я не знала, как взяться за дело, но не нашлось никого, кто пожелал бы меня.
Я решила, что больше не гожусь для любви, и навсегда рассталась с этим поприщем.
Призывные крики на перекрестках ночью
– Я испробовала уже все должности, какие были только для меня доступны. Волны морщин побежали у меня по лицу, и я снова вернулась к морю любви - веселому кварталу Симмати в стране Цу. Так как я прежде в нем служила и хорошо его знала, то я воззвала к состраданию своих старинных друзей и получила должность управительницы в доме любви.
Какая пропасть отделяла меня от прежних дней! Невольно становилось стыдно.
Для управительницы положен особый наряд, сразу ее узнаешь. Носит она светло-красный передник, не особенно широкий пояс повязан на левом боку. При ней всегда множество ключей. Оттого что ей приходится все время совать себе руку за пазуху, где лежат деньги, подол ее платья всегда сзади короче. Голову она обычно повязывает полотенцем.