Клеопатра
Шрифт:
Даже утратив связь с Александрой, Клеопатра еще долго оставалась для Ирода головной болью. На всякий случай царь приказал увеличить оборонную мощь Масады и сложить за стенами крепости запасы кукурузы, масла, фиников и горючего. С таким соседом, как Египет, нельзя было чувствовать себя в безопасности[45]. Между тем сестра Ирода продолжала умело разжигать в нем ненависть к собственной жене. Она убедила брата, что Мариам все же отправила Антонию свой портрет. Слух Ирода был «открыт для клеветы». Страшные обвинения «поразили его, словно удар молнии», немедленно напомнив о чудовищных интригах Клеопатры. Разумеется, это были ее дела, а чьи же еще:
«Из-за происков врага царь лишился жены и сам оказался в большой опасности». Мариам приговорили к смерти[46]. Когда обреченную вели на казнь, Александра бросилась на дочь и вцепилась ей в волосы, вопя, что она – исчадие демонов, неблагодарная распутница, заслужившая свою участь. Мариам даже не взглянула на мать. Ей было двадцать восемь лет. Отчаяние Ирода было достойно героя шекспировской трагедии. Рассудок царя мешался от любви и тоски; ему казалось, что Мариам жива. Антоний страдал бы так по Клеопатре,
Весь тридцать шестой год Цезарь слал в Рим бодрые донесения о небывалых успехах в Парфии; в городе устали праздновать и приносить жертвы богам в его честь. Клеопатра больше полагалась на собственных лазутчиков. Царица находилась более чем за тысячу километров от театра военных действий, но все-таки ближе, чем Апеннинский полуостров. Клеопатра вложила в грядущую победу Антония слишком много и не жалела средств на агентов в римском лагере. Тем не менее она была удивлена, когда в конце года в Александрию прибыл гонец со срочными вестями. Война окончилась. Антоний со своим войском вернулся из парфянского похода. Военные дороги привели его к берегу Каспийского моря, на территорию современного Ирана. По сравнению с переходами Александра Македонского это была увеселительная прогулка, но римские легионеры все же прошли ни много ни мало три тысячи километров. Армия стояла в небольшой деревеньке к югу от сегодняшнего Бейрута, неподалеку от тихой бухты, добраться до которой Клеопатре не составило бы труда. Антоний просил подругу поскорее присоединиться к нему, захватив золото, провизию и обмундирование для солдат. Царица не ожидала увидеть римлянина так скоро. Никто не предполагал, что Парфию можно победить за месяц. Цезарь планировал кампанию по крайней мере на три года.
Плутарх утверждает, что Клеопатра не торопилась на встречу с возлюбленным, однако возможно, что так только казалось сгоравшему от нетерпения Антонию. Была зима, сезон ветров и дождей по всему Средиземноморью. Чтобы собрать припасы и снарядить корабли требовалось время. Кроме того, царица едва успела оправиться от родов, когда пришли тревожные вести. Антоний не находил себе места, но Плутарх напрасно приписывает его беспокойство исключительно промедлению Клеопатры. Ее отсутствие было далеко не единственной бедой. Антоний пытался заглушить тревогу вином – которое уже тогда считалось безотказным средством «в час печали», – но у него не хватало терпения высидеть долгую попойку. Сбежав из-за пиршественного стола, римлянин шел на берег и долго вглядывался вдаль, надеясь увидеть на линии горизонта паруса египетских кораблей. Такое поведение шло вразрез с армейской традицией, предписывавшей всему лагерю садиться обедать в одно и то же время. Клеопатра приехала в пору самых коротких дней и длинных ночей, вскоре после сорок восьмого дня рождения Антония, и привезла с собой припасы и золото. Плутарх и Дион пересказывают один и тот же слух: объявив, что царица привезла деньги, полководец раздал солдатам свои собственные средства. Клеопатра была не в восторге от парфянских устремлений Антония и не спешила ему помогать, но диктатор непременно хотел, чтобы его люди видели в Египте союзника.
У Антония имелись причины для отчаяния помимо промедления египетской царицы. Никаких фантастических успехов в Парфии не было, одна только череда поражений, за которой последовало катастрофическое отступление, почти бегство. Римляне с самого начала совершали чудовищные стратегические ошибки. На марше армия чересчур растягивалась. Солдатам было не просто отыскать парфян, зато парфяне находили захватчиков с поразительной легкостью: небольшие отряды мелких лучников и хорошо тренированных копейщиков то и дело нападали на отставшие части. Антоний надеялся на военную помощь Армении, северной соседки Парфии, но армяне оказались ненадежными союзниками. Уже не в первый раз они затащили римлян в «голую бескрайнюю пустыню» и бросили на произвол судьбы. Отступление изматывало людей сильнее боев. После пятидесятикилометрового марш-броска по пустыне обезумевшие от жажды солдаты готовы были пить соленую воду. Изголодавшись, они ели ядовитые ягоды, у многих начались лихорадка и рвота, за ними пришли дизентерия, корчи и галлюцинации. То, что не сделали тухлая вода и несъедобные плоды, довершили армянская жара и снега Каппадокии. У легионеров обледенели бороды. Обморожения были почти у всех. Прежде чем добраться до сирийского берега, с которого можно было высматривать спасительные паруса, Антоний потерял почти треть своей блистательной пехоты и половину кавалерии и проиграл большую часть из восемнадцати не слишком значительных сражений. Кошмарное отступление унесло двадцать четыре тысячи жизней. Вина Клеопатры в бесславном окончании парфянского похода сильно преувеличена, но попытки обвинить ее, разумеется, были. «Антоний так жаждал провести зиму с царицей, что выступил раньше срока и без должной подготовки. Утративший волю под воздействием чар и колдовских зелий, он думал не о том, как победить врага, а лишь о том, как поскорее воссоединиться с предметом страсти», – писал Плутарх. Другими словами, поход начался не вовремя из-за Клеопатры. То есть Антоний сделал глупость, а виновата, конечно, она.
Парфянская история была не только печальной, но и поучительной. Антония обманул хитроумный враг и предали друзья. Он понял, что любил не ту женщину и ценил не тех людей. Желая прослыть человечным командиром, он поощрял раненых солдат больше, чем способных держать оружие. Кроме того, римлянин совершенно не умел мстить. Армянский царь Артавазд уговорил Антония вторгнуться в соседнюю Мидию (современный Азербайджан, землю острых скал и кровожадных кочевников), а сам предал его. Солдаты требовали, чтобы их военачальник рассчитался с Артаваздом, но Антоний «ни словом не упрекнул царя и не разорвал с ним союза». Опытный политик
На сирийском берегу Клеопатру ждал изможденный полубезумный человек. Что бы там ни говорили, появление царицы принесло великое облегчение и ему, и его голодным, оборванным солдатам. Египтянка оставалась щедрой и милосердной Исидой. Ей даже удалось каким-то образом исцелить рассудок Антония. Состояние, в которое за девять месяцев пришла отлично обученная и великолепно подготовленная армия, потрясло Клеопатру. Сирийский лагерь превратился в место взаимных упреков и яростных споров. Тогда царица впервые призвала Антония покарать Ирода, а тот велел ей не вмешиваться. Клеопатра не привыкла, чтобы с ней так разговаривали, а учитывая сложившиеся обстоятельства, грубость римлянина показалась ей особенно нестерпимой. Египтянка провела с Антонием около месяца в импровизированном городе из походных шатров, пока он размышлял, как быть дальше. До лагеря дошли вести о том, что индийский царь рассорился с парфянским и готов поддержать римлян. Приободрившийся Антоний тотчас принялся готовить новый поход.
Клеопатра была не единственной женщиной, пришедшей на помощь римскому войску. У Антония была очень преданная жена, порой даже слишком преданная. Она попросила у брата дозволения отправиться на выручку к мужу, и тот с легким сердцем разрешил. Дела Октавиана шли превосходно, и ему не составило бы труда поддержать терпящую бедствие армию. Спасательная экспедиция Октавии была ловушкой от начала до конца. В тридцать седьмом году Октавиан обещал отправить в Парфию двадцать тысяч солдат, но так и не выполнил обещание. Его сестру сопровождали две тысячи гвардейцев в сияющих доспехах. В результате Антоний не досчитался восемнадцати тысяч копий, в которых остро нуждался для пополнения редеющего войска. Отказаться от смехотворной помощи означало оскорбить сестру своего соперника. Октавиан, искавший повод для драки, не ошибся в расчетах: в такой ситуации поступить правильно было невозможно. Октавия спешила в Афины, предварительно отправив мужу весточку о своем скором прибытии. Дион полагал, что Клеопатра к тому времени уже вернулась в Александрию, а Плутарх настаивает, что она оставалась в сирийском лагере. Мы точно знаем всего две вещи: Антоний все еще любил Клеопатру, а от помощи Октавии отказался и велел ей возвращаться домой. Сам он собирался обратно в Парфию. Бодрое письмо не обмануло Октавию: она отправила в Сирию старого друга Антония выяснить, что происходит, и заодно напомнить ему о супружеском долге. Что было делать несчастному посланнику, в равной мере преданному и мужу, и жене? Октавия хотела во что то ни стало затмить Клеопатру. Она везла с собой не только бравых преторианцев, но и одежду, лошадей, мулов, золото, подарки для Антония и его командиров. И куда же ей было все это девать?
Вызов был брошен, и Клеопатра его приняла. В Октавии она впервые признала опасную соперницу. Она была наслышана о красоте римлянки. Тамошние мужчины умели ценить женскую прелесть: те, кому довелось увидеть Октавию, недоумевали, как Антоний мог предпочесть египетскую царицу. Законная супруга превосходила любовницу и молодостью, и красотой. Клеопатра беспокоилась, что статус Октавии, влияние брата, «обворожительный нрав и трогательная преданность мужу» сделают ее неотразимой. Гордая властительница решила прибегнуть к испытанному женскому средству: слезам. Плутарх обвиняет Клеопатру в том, что она притворялась безумно влюбленной в Антония; римский историк отказывает египтянке даже в праве на искреннее чувство, но если верить этому эпизоду – который сильно смахивает на придуманный задним числом, – она была не только властительницей, но и истинной женщиной, у которой было чему поучиться самой Фульвии. Клеопатра не умоляла, не грозила, не устраивала истерик. Она просто перестала есть. Перед Антонием предстала женщина, истомленная страстью (трюк с голодовкой она вычитала у Еврипида. С его помощью Медея пыталась вернуть мужа). «Когда Антоний был рядом, Клеопатра глядела на него с немым восторгом, а стоило ему уйти, делалась тихой и печальной». Царица нередко принималась плакать, демонстративно вытирая слезы при появлении Антония. Один его взгляд мог чудесным образом исцелить ее душевные раны.
Клеопатра редко делала хоть что-нибудь в одиночку; чтобы сыграть трагическую сцену, требовалась хорошая массовка. В распоряжении царицы была верная свита. Египетские царедворцы на все лады упрекали Антония. Как можно быть таким жестокосердным, чтобы заставлять страдать их госпожу, «всей душой преданную ему одному»? Неужели он сам не видит разницы между двумя женщинами? Ведь Октавия «вышла за него лишь для того, чтобы исполнить волю брата и обрести в браке новый статус». Разумеется, она не выдерживала никакого сравнения с Клеопатрой, которая, «будучи великой властительницей, довольствовалась ролью любовницы и не видела в том никакого унижения, а лишь радовалась возможности быть рядом с любимым». Такова была ее великая жертва. Царица была готова оставить свою страну и отказаться от почестей, чтобы «служить своему избраннику и смиренно следовать за ним повсюду». Неужто это совсем его не трогает? Октавия не соперница Клеопатре. Она отдаст все «за право видеть его и слышать его голос, разлуки с ним она не переживет». Глядя на бледную, исхудавшую египтянку, трудно было в это не поверить. Клеопатра задействовала в своей пьесе даже лучших друзей Антония, и они наперебой убеждали его сжалиться над несчастной.