Клёст - птица горная
Шрифт:
«Ой, мама, а не под военный ли суд он хочет меня подставить?»
Когда-то у меня случались тесные общения с представителями закона, и, должен признаться, тёплых воспоминаний они мне не оставили. А вот штрафной десяток помнился во всех красках.
— Я попросил уточнить всё подробно, — продолжил хозяин шатра. — И даже сам лично посетил твои занятия…
— !!! — я вытянулся ещё круче.
— И вот что я тебе скажу, солдат… — он сделал паузу, вдохнул поглубже, и я тоже невольно дошёл до пика внутреннего напряжения. Сейчас, вот сейчас будет решена моя судьба!
— Жаль,
Он замолчал, явно опасаясь сболтнуть лишнее. Потом продолжил:
— Ну, хотя бы один мерзавец стал инвалидом — и то старику радость. Полный расчет — и за ворота! — он рубанул рукой так, как будто держал ею лёгкий кавалерийский меч. — Слава Пресветлому, в моём легионе появился хотя бы один адекватный командир, с нормальной головой, хотя бы иностранец!
Он возвёл очи к шёлковому потолку, и я тоже скосил туда взглядом: глаза старика вспыхнули таким фанатичным религиозным огнём, что мне невольно поверилось в то, что сам Господь-Вседержитель явил ему свой лик. Разумеется, я ничего не увидел, и с тоской подумал, что дедок поехал крышей даже круче, чем я сам пытался старательно изображать для всех.
— Я предлагаю тебе стать сотником наёмников. Да, я понимаю, что этот вопрос должен был решать ваш тысячник: вы подчиняетесь мне только во время боя. Но, уверен, что он мне не откажет: у вас как раз формируется очередная сотня, у неё есть свой командир. Однако, человек этот явно не с таким опытом, как у тебя: я в курсе, где и что у кого творится. Если согласишься, то я смогу спать спокойно: хотя бы одна сотня из того сброда, что составляют наёмные войска, станет хоть на что-то пригодной! Зарплата, довольствие — сам понимаешь, станут совсем другие…
Я понимал. Понимал, что влип окончательно. Вся моя игра пошла насмарку, поскольку я играл её для зрителя другого плана, а мне попался сдвинутый на воинской службе дед, желавший железной метлой вычистить накопившуюся дрянь и на этой почве ненавидевший даже кровного родственника. Согласись я на заманчивое вроде бы предложение, и тогда мне не вырваться из божегорской армии в ближайшем обозримом будущем.
— Прошу простить, Ваше сиятельство, но я не могу принять Ваше предложение, — сказал я деревянным голосом. — У меня ранение в голову, иногда бывают страшные боли, и я не потяну подобную ответственность. Я прошу отпустить меня домой.
Старик что-то горячо возражал, а я вяло поддакивал, не смея спорить. В конце-концов я покинул шатёр командующего, сохранив прежнее звание.
У меня опять появилось точно такое же чувство нереальности происходящего, как после «Сладких кошечек», словно я нахожусь совсем не там, где должен, заученно делаю то, что тут положено и плыву по течению, уносящему меня всё дальше и дальше вглубь совершенно чужой для
На подходе к своей палатке мне навстречу вышел Грач. Он, увидев, что я явно не в себе, быстро вскинул и опустил подбородок, как бы спрашивая о том, как дела. Я остановился, не в силах разговаривать, — я встал лишь только потому, что мне загородили дорогу. Потом моя рука сама залезла в карман, выудила и показала загородившему дорогу соседнему десятнику две серебрушки:
— Грач, мне нужно напиться. Прямо сейчас. До упада. Сделай, брат, прошу тебя…
— Тут золотой нужен… — ответил Грач, задумавшись, глядя то на мою ладонь с двумя монетами, то на меня, то на весёлое летнее небо.
Я вывернул карман:
— Да всё, что угодно…
Если завтра война, если завтра в поход…
Я проснулся утром, как ни удивительно, на своём законном месте, в палатке моего десятка. Под моей головой покоилась заботливо уложенная скатка одежды, а ноги вытянулись совершенно свободно, без обуви. Я инстинктивно схватился за пояс: он оказался на месте, а смертоносные железяки мирно спали в своих гнёздах. Шлем тоже лежал недалеко от изголовья.
— О, командир проснулся! — гавкнул радостно Бом, своим криком как будто ударив меня ножами по вискам, — по обоим сразу.
Я тихо простонал, не в силах произнести даже два слова «убью, сволочь!».
— Вот, водички холодненькой пожалте, — заботливо отозвался Бим, поднося к моим губам медный котелок со стылой водой.
Я повернулся на бок — поясница ломанулась жуткой болью, как будто я вчера разгружалцелый обоз с мешками пшеницы. О, блин, я же ничего не помню — вполне возможно, что и разгружал… где меня вчера носило, кстати?..
Тихо простонав, я с жадностью принялся глотать живительную влагу, кусая зубами край котелка. Да уж, все кости болят — или я вчера докопал-таки в одиночку второй защитный ров вокруг нашего военного лагеря, или уже силушка не та, чтобы пить вино без меры. Как уж там в древней сказке говорилось: «Подносили ему чашу зелена вина полтора ведра. Брал он ту чашу одной рукой, выпивал её за единый дух.» Это уже явно не про меня…
Захотелось лютовать, чтобы и другим жизнь мёдом не казалась.
— Который час? — простонал я, видя, что на улице явно светло.
— Уж полдень скоро, господин десятник! — подобострастно отозвался Бом, сияя от уха до уха.
— Что же вы, сволочи, на утреннюю разминку не ходили? — еле-еле процедил я, потирая многострадальные виски, пытаясь приподняться и докопаться до кого-нибудь.
— Обижаете, господин десятник! — гавкнул Бом ещё сильнее. — Всё по чести: нас Штырь с утра гонял на разминку!
— Ага! — подтвердил Бим.
— Молодцы… выражаю благодарность от лица командующего.
— Рады стараться, господин десятник! — гаркнули друзья хором.