Клетка
Шрифт:
– Зотов, ты спятил?! На кой ляд мне это надо было? – Татьяна осторожно отступала к двери.
– Знаешь, Таня, а дело еще не закрыто. Может, признаешься? – Зотов и сам себе не мог объяснить, зачем он это говорит. Но ему почему-то на миг захотелось, чтобы это оказалось правдой.
– Ты точно больной, Зотов! Я ухожу. Пошел ты со своими домыслами, знаешь куда? – и она захлопнула за собой дверь.
«Ну вот, есть еще, что рассказать Беркутову. Только не говори, Зотов, что ты не догадывался, что Петька не твой сын! Но Курлин! Вот тебе и тихий омут. Впрочем, все к лучшему. Я рад. Мне стыдно,
Зотов отыскал в кармане куртки телефон и набрал номер прокуратуры.
– Егор Иванович? Нам нужно встретиться. Да, есть новости. Хорошо, я подъеду к пяти. До встречи.
Глава 30
Матвей никак не мог понять, что с ним происходит. Он уже минут двадцать бессмысленно пялился в телевизор: включив новости, он не услышал ни слова и не увидел ни кадра. Просто мелькающий экран и голосовая завеса. А перед глазами она, Катя. Насмешливо поглядывающая поверх кромки бокала. И странное ноющее чувство в груди.
Вчера он неожиданно сорвался на жену. Повода, как раз, и не было. А было нарастающее откуда-то изнутри чувство раздражения. И он вытолкнул его наружу с двумя словами. А потом испугался, глядя, как у Нади глаза наполняются слезами. Она ведь почти никогда не плакала. Попытался просить прощения, не вышло ничего: Надя просто молча закрыла перед ним дверь спальни. А сегодня так же молча ушла в школу.
Матвей был достаточно трезвомыслящим, чтобы не насторожиться в данной ситуации. «И к какому доктору я должен теперь обратиться? Для начала, может быть, поговорить с Лешкой? Американцы бегут к личному психоаналитику, мы – к соседу. У Лешки сейчас и без меня проблемы. Да и что я скажу? Что визит Кати выбил меня из колеи? Ерунда! Я еле дождался, пока она уйдет. Она здесь ни причем. Что-то с Надей? Ну, да. После секса в одни ворота она ко мне относится настороженно. Или я сам это придумал? Короче, выбираю подсказку «звонок другу», – он потянулся к сотовому.
– Что так долго трубу не берешь? Со стремянки слез? А что ты там делал, лампочку вкручивал? Вот как! Помощь не требуется? Да не занят я! В голову ничего путного все равно не лезет. Ладно, сейчас приду.
Матвей быстро оделся, сунул в карман куртки мобильник и деньги и вышел из квартиры. Он не был в доме родителей Зотова со студенчества, но двор и расположение квартиры помнил отлично.
– Давай, впускай! На улице мрак что делается! С неба снег хлопьями, а под ногами каша. Я же пешком шел!
– А ты бы шапейку какую никакую надел, головку бы и не присыпало, – сказал Зотов, глядя на мокрую голову друга.
– Нет у меня никаких шапеек! В принципе. Это тебе лысину нужно прикрывать, а у меня волос полно. Мне жарко! – огрызнулся Роговцев, ставя пакет с бутылками и едой, прихваченными по пути в супермаркете, на пол.
– Ты что там набрал? Что
– В голове у тебя звенит! Бутылки с лимонадом. Тебе же спиртное нельзя?
– Нельзя, – мрачно констатировал Зотов, доставая из пакета поллитровку.
– Это мне, – Роговцев отнял у него водку и прижал к себе, – Мне сегодня надо. Я лечиться пришел.
– А я думал – с потолком помочь.
– Да тут работы на час! У тебя штаны старые найдутся?
Зотов молча ушел в спальню. Вернувшись, он протянул Роговцеву шорты.
– О! То, что надо!
С валика капала голубая краска, покрывая голые плечи Роговцева пятнами. Он водил валиком по потолку и говорил. Зотов, которого Матвей посадил наблюдателем, слушал его со все нарастающим удивлением.
– Понимаешь, что получается? До ее прихода в моей жизни меня все устраивало. А после – как отрезало. Не хочу ничего того, что есть. Ни Надежду, ни статьи писать, ни жить в этой квартире.
– Может быть, ты хочешь ее?
– Кого? Катьку? Да я еле удержался, чтобы ее не выгнать. Сидит такая застывшая, холодом от нее веет, не поверишь! Какое тут желание! Ты просто не видел ее: не женщина, а призрак! Я ей в лоб: мол, почему так молодо выглядишь? А она мне – хирург хороший попался! И не расскажу, говорит, ничего про себя сегодня. Мол, позже. Значит, при следующей встрече. Она ушла, а у меня одна мысль – она вернулась, и Курлин помер, тебя взорвали. И отделаться от идеи, что она причастна к этому каким-то боком, я не могу. Может, поэтому она у меня из головы не идет?
Роговцев слез со стремянки и задрал голову вверх.
– Класс! Живенько так! Стены потом или сегодня? – он повернулся к Зотову.
– Потом как-нибудь.
– Ладно, зови!
Они долго отмывали с рук и тела потеки краски. Потом долго препирались, где накрыть стол, чтобы было удобнее. Решили, что лучше на полу в спальне. Мягко, а вместо скатерти можно и газетку постелить. Зотов достал из коробки, стоящей на подоконнике в кухне, две рюмки, нож и вилки. Тарелки у него были только одноразовые.
– Я с Беркутовым договорился на встречу на пять часов.
– Так уже четыре тридцать! – Роговцев посмотрел на свои часы.
– Позвоню, перенесу на завтра?
– Нет, подожди, – Роговцев взял в руки телефон, – Егор! Приветствую, Роговцев. У тебя сегодня как со временем? Я в курсе, что Зотов должен подойти, потому и звоню. Мы тут немного в краске, понимаешь. В какой? В голубой. Да, мы вдвоем. Ну, ты брось свои шуточки, майор! Лучше присоединяйся. Что значит, не настолько испорчен! Приходи, подкрасим! На, скажи адрес, – протянул он трубку Зотову.
«Поголубеешь тут! И чего ты, Лешка – друг, такую краску выбрал? Мог бы красненькую, например…», – ворчал он, пока Зотов диктовал свой новый адрес Егору Беркутову.
Беркутов вошел в квартиру, сразу вытянув вперед руку с пакетом. Зотов с ужасом смотрел, как он достает оттуда еще одну бутылку.
– А хлеба не догадался прихватить? – тоскливо сказал Роговцев, обнаруживший, что забыл купить батон.
– Вот, – Беркутов извлек из пакета две буханки, – Хлеб деревенский, из Лесинок. Галка летом договорилась, что будут привозить в магазин на Степашке. Вкусный, ничего больше не нужно!